kurgangen.ru

Курган: история, краеведение, генеалогия

Зауральская генеалогия

Ищем забытых предков

Главная » История религиозных конфессий в Южном Зауралье » Старообрядчество » Старообрядчество в рядах казачества

О проекте
О нас
Археология
В помощь генеалогу
В помощь краеведу
Воспоминания
Декабристы в Зауралье
Зауралье в Первой мировой войне
Зауралье в Великой Отечественной войне
Зауральские фамилии
История населенных пунктов Курганской области
История религиозных конфессий в Южном Зауралье
История сословий
Исторические источники
Карты
Краеведческие изыскания
Книга памяти зауральских краеведов и генеалогов
Репрессированы по 58-й
Родословные Зауралья
Улицы Кургана и его жители
Фотомузей
Персоны
Гостевая книга
Обратная связь
Сайты друзей
Карта сайта
RSS FeedПодписка на обновления сайта




Старообрядчество в рядах казачества

Воители из Усть-Уйской крепости

Как казаки пытались возродить старообрядчество

В 60-е годы прошлого века во время археографической   экспедиции  на Алтае  была  найдена  рукописная книга   под  названием  «Повесть дивная  и  зело  душеполезная…»   Ее тщательно  изучил  выдающийся советский  историк Николай Николаевич  Покровский,  ныне – академик  РАН.  Он,  в  частности  выяснил,  что  повесть  написана  со слов  бывшего казака  станицы Усть-Уйской Владимира Трегубова.

О  своем  исследовании  ученый рассказал  в  издании  «Путешествие за  редкими  книгами».  В основу моего  очерка  положены  данные  из этого  интересного сборника,  который сам  по  себе  стал  редким, цитаты  из  старинной  повести,  а также  материалы  Государственного архива Курганской области.

Азбука веры

Это повествование можно было бы начать в стиле казачьей  народной сказки. Жили-были в станице Усть-Уйской у казака Григория Трегубова три сына. Максим родился в 1809 году, был неграмотным, «и еже слыша чтущих – не разумеваше». Петр был на восемь лет его моложе, «взором первого яснейший, и речию краснейший, и телом быстрейший». Младшему из сыновей, Владимиру, к началу описываемых событий исполнилось только 24 года. Он был женат и имел двоих детей. У Максима ребятишек семеро, у Петра – трое.

И  вот  однажды,  во  время  дежурства в  станичном  правлении  Владимир увидел  принесенную  кем-то старообрядческую  азбуку  и впервые  в  жизни  услышал  о  старой вере.  Вероятно,  сам  он  в  ту  пору находился  в  состоянии  духовных исканий,  иначе  он  прошел  бы  мимо того,  что  и  раньше  не замечал.

Владимир начал  исподволь расспрашивать  станичников  о  том, что  было  скрыто  от  посторонних глаз.  Среди  казаков  встречались потомки  старообрядцев,  в  семьях хранились  доставшиеся  в наследство  от  предков  книги.

Отец,  заметив  интерес  сына, предостерег  его  от  дальнейших поисков  и  привел,  на  его  взгляд, решающий аргумент: православие исповедует  сам  царь.  Однако  Владимир  не  унимался.  В праздник Введения  Богородицы  во  Храм,  то есть 22  ноября 1852  года  он   поехал с купцами  в  город,  повез  их  товары. Остановились  они  в  доме старообрядца,  и  вечером  читали некую  книгу,  в  которой  сообщалось,  что  в  мире  воцарился антихрист.  Владимир,  острейший среди  братьев  умом,  без  труда сообразил,  что  здесь подразумевается  император,  он  и есть  тот,  кто  способен  погубить род  человеческий.  Чтец  вещал  далее,  что  порвать  с  этим  миром трудно, поэтому допустимо принимать от церкви таинства крещения и венчания, в остальном же не следует сообщаться с нею.

Вскоре братьям довелось познакомиться с самым радикальным течением старообрядчества. Один из староверов подсказал Максиму Трегубову, что в этом краю есть старик, весьма сведущий в старой вере. В открытую поехать к нему братья не решились, дабы не вызвать гнев отца. Они сделали вид, что едут на рыбалку. В действительности же Владимир отправился на встречу, а остальные должны были его прикрывать. Как повел себя старообрядец? «Человек он, абие шед во внутреннюю клеть и взем книгу Кирилла Иерусалимского, и тако веде раба Божия (Владимира) в малую храмину, сущую во дворе его, и вдаст ему книгу ту, глаголя сице: «Прийми, друже, книжицу сию, и разгнув ю, чти прилежно и от нея увеси, что подобает сотворить». В современных условиях, считал старообрядец, есть лишь два пути – открыто восстать за веру и принять мученический венец либо бежать в леса и горы и жить тайно. Владимир ответил, что он готов терпеть за веру, и при этом спросил: «Токмо сие ми рцы, аще аз сию храбрость восприму и государя Антихристом назову, то не погрешу ли пред Богом, понеже аз вменях его аки Бога, и почитах, и велию честь ему воздавах, а ныне же тако его буду обличати, то не буду ли осужден в день Страшного суда Божия? Человек же той отвечав рече ему: ей, воистину не погрешишь».

На окраине станицы Владимира поджидал брат Петр с купленной у кого-то рыбой и «омерзшими» рыболовными снастями. Отец остался доволен.

Паломники

В своих духовных поисках новообращенные старообрядцы надумали пойти дальше. В смысле – к истокам  древнерусского христианства в Киево-Печерскую лавру. Однако станичный атаман письменного разрешения им не  дал, ссылаясь на скорую  службу. Окружной атаман в Троицке был более благосклонен – выписал казакам  хартию. Но не в Киев, а поближе, в Верхотурье, на два месяца. И при этом вынул из кармана два серебряных рубля –  один на дорогу,  другой –  на  свечу святому Симеону Верхотурскому. В  дальний путь собрались Петр и Владимир Трегубовы и Алексей Яковлев  11 августа 1852  года.

И вдруг по лавре разнеслась весть: сюда на богомолье приезжает сам император Николай Павлович. Подготовка вызвала отчаянную суматоху – братия приступила к генеральному «чищению», «многообразному украшению», в предвосхищении события поднялся «великий шум и звук».

Владимир Трегубов присутствовал при встрече императора у ворот лавры: «Царь же идяще по пути и на обе страны преклоняя главу, а народ же и вси мниси канцерт царю пояху, глаголюще: Боже, царя храни и прочия стихи». Вслед за Николаем Павловичем Владимиру пройти не удалось, поскольку «у дверей церковных стояху воини вооружении, глаголемии жандары, и бичем отгоняюще весь народ».

Паломники, таким образом, смогли видеть, как православные иерархи подобострастны перед земным владыкой, и нашли в этом подтверждение слов святого Кирилла Иерусалимского о том, что в последние времена Антихрист восхитит в себе две власти – не только земную, но и апостольскую.

А перед окружным атаманом казаки слова своего не сдержали, и свечу святому Симеону Верхотурскомы так и не поставили…

Последующие месяцы ушли у братьев Трегубовых на размышления о том, как быть дальше. В это время к ним присоединился сосед Иван Крылов. Он с другом уже давно подступил к старообрядчеству. И друг сумел уйти в какую-то пустынь, а скорее всего стал бегуном-странником. Иван убоялся, поэтому и «не поиде с ним». Он избрал другую формулу поведения: «восхоте паче не прияте пищи, и аки воск гладом и жаждею истаяте. 12 дней он провел в уединении в яме, но был найден станичниками и препровожден домой.

Владимир Трегубов провел следующий 1853 год на военной службе. Оренбургский губернатор Василий Перовский в то лето предпринял штурм кокандской крепости Ак-мечеть и основал на ее месте форт Перовский. Но Трегубову в этой баталии участвовать не пришлось. «Бе же от начальства послан бысть некий щегирь, на неудобныя степи к Каспийскому морю для розыскания всяких пород, назначен был отряд двесте казаков, и пошли с весны, и ходили до осени…»

В станице

Священник церкви во имя Рождества Христова Усть-Уйской крепости  о. Александр Кочнев был поражен в самое сердце. Он служит в этом храме с 13  октября 1818  года –  и ничего подобного не происходило.

Конечно,  догадывался батюшка, что сохранились среди казаков остатки старообрядчества. Да и как тому не быть, если с наибольшей охотой двинулись вслед за Ермаком через Урал именно противники Никоновых реформ? Когда же здесь установилась прочная оккупационная  власть – все поняли, что нет иного пути, кроме как признать верховенство православия и трона. Все церковные обряды в казачьей среде выполнялись неукоснительно.

И вдруг в великий пост 1854 года три брата Трегубовых, Алексей Яковлев и Иван Крылов перестали ходить в церковь. Впрочем, первым забил тревогу не священник, а  Григорий Трегубов, отец трех раскольников. Он пришел к станичному атаману и рассказал ему обо всем. Атаман его не понял: «Послушай, друже, аще бы ты рекл ми еси, яко чада твоя разбой творят или ино некое злое дело содевают, то аз имел бы право предати их суду. Аще ли же Богу молятся, сие есть доброе дело».

На страстной неделе раскольники отказались от исповеди и причастия. В станице их поведение вызвало пересуды. Все с напряжением ждали: что же будет дальше?

Станичный атаман предложил явиться всем семерым в правление для увещевания. Вероятно, предварительно он посоветовался с о. Александром. После длительной дискуссии атаман заключил: «Велика ли это важность дать священнику по десяти копеек, и он вас ни в чем притеснять не будет, и вы тогда живите бес печали, как знаете, так и делайте, поститесь и молитесь по своему обычаю».

Так атаман попытался замять дело. Но он-то не ведал, что казаки добиваются как раз противоположного. А они по пути домой нашли способ, как рассердить самого атамана: «Егда кого от нас потребуют на кую любо службу, то мы нейдем».

События не заставили себя долго ждать. Пасха в том году была 11 апреля. А во вторник к Алексею Яковлеву пришел из станичного правления ефрейтор и приказал запрячь коня и вести в город начальника. Алексей сробел отказать прямо и отговорился болезнью. Тогда ефрейтор отправился к Максиму Трегубову. Максим прямо заявил, что выполнять приказ он отказывается. Он повторил эти слова и в станичном правлении. «Разве ты государю служить не хочешь?» – спросил атаман. «Не хочу, – подтвердил Максим, – понеже он еретик есть». Его собеседник хотел было по-отечески свести конфликт к зуботычине, но присутствовавший при этом атаман соседней станицы (Звериноголовской?) успел вставить свое веское слово: «Не добре ты, атаман, сия твориши, за таковой дерзновение не сяди и ты с ним во едино место». И Максима препроводили в чижовку.

15 апреля в той же камере оказался Иван Крылов, отказавшийся отправиться в военный поход. Поняв, что шило в мешке уже не утаить, атаман решил проверить всех раскольников. Роман Киселев и Никифор Новгородов заявили только о своей вере, согласившись при этом служить царю. Их отпустили домой. Петр и Владимир Трегубовы были столь же тверды, как и их брат. Алексей Яковлев колебался, но все же к братьям примкнул.

В день Преполовения в станице был назначен парад. «Временем бывает от начальства распоряжение, егда будет годовой праздник, тогда все воинство обряжаются во всю омуницию, еже есть во весь воинский убор и берут ружья в руки и обнажены имущее шашки, и приходят к станице, и становятся во фрунт.  Егда же начнут клепати к обедне, тогда приходит атаман и скомандует в поход, и тако пойдут вси в церковь по чину два и два». По замыслу начальства, арестованных должны были тихо увести как раз во время обедни. Но случилась заминка: в станице не нашлось оков, заранее об этом никто не побеспокоился, их пришлось заменять конскими путами. Когда арестованных вывели на улицу, служба уже закончилась, и по соседней улице о. Александр вел крестный ход. По станице разнесся слух, что пятерых казаков ведут на расстрел. Конвой состоял из двенадцати казаков, вооруженных ружьями, они шагали с шашками наголо. Женщины и дети покинули крестный ход и поспешили попрощаться с раскольниками. «И тогда сотворился великий мятеж и молва в народе и воздвижеся многий клич и вопль и плач неутешимый…» Почти вся станица сопровождала процессию до переправы через реку Уй. Жены дошли до Крутоярской крепости. Мать братьев Трегубовых не оставила их до самого Троицка. 22 сентября обвиняемых доставили в Оренбург.

Губернатор Василий Перовский позаботился, чтобы «зараза» не нашла своего распространения в станице. Он направил в Усть-Уйскую губернского начальника генерала Подурова. Тот сразу же велел приготовить и выставить на всеобщее обозрение на площади большой воз прутьев, связанных в пучки. Из страха и «стыда многолюдного» все родственники заявили, что не признают раскольнических взглядов. Лишь жена Алексея Яковлева не устрашилась. Генерала это успокоило. А до единственной женщины ему не было дела: ей ведь не служить.

Просвещенный генерал

Оренбургский военный губернатор Василий Алексеевич Перовский был, что называется, государственником, но отнюдь не солдафоном  в  ботфортах.  Он принадлежал  к  поколению офицеров 1812  года. Правда, отличиться  в  войне  с  Бонапартом ему не пришлось –  вскоре после Бородино попал в плен. Но даже этот факт оказался небесполезным для русской культуры:  по  его «Запискам» Толстой создал  мощные сцены своей эпопеи  с  участием Пьера Безухова.  В  восстании  1825 года адъютант  Перовский  сразу  и твердо  встал  на  сторону Николая I, чем  завоевал  его  безоговорочное доверие.  Был знаком  и  состоял в переписке  со  многими выдающимися  людьми своего времени. По его приказу в 50-е годы было исследовано Аральское море, он  же  учредил  на  нем пароходное сообщение.

Перовского наглядно характеризует хотя бы эпизод, происшедший двадцатью годами ранее описываемых здесь событий. Тогда он получил письмо от Нижегородского военного губернатора Бутурлина, в котором было написано буквально следующее: «…в случае прибытия его в Оренбургскую губернию, учинить надлежащее распоряжение в учреждении за ним … секретного полицейского надзора…».  Этой подозрительной личностью был не кто иной, как великий русский поэт, который как раз собирал материалы по истории пугачевского бунта. Перовский был с Александром Сергеевичем на ты, принимал его у себя в доме, а на письмо Бутурлина наложил следующую резолюцию: «Отвечать, что сие отношение получено через месяц  по отбытии  г. Пушкина отсюда,  а потому,  хотя во время кратковременного его в Оренбурге пребывания и не было за ним полицейского надзора, но как он останавливался в моем доме, то я тем лучше могу удостоверить, что поездка его в Оренбургский край не имела другого предмета, кроме нужных ему исторических изысканий».

Но сейчас был другой случай. В своем «Отношении», отправленном в военное министерство 24 июня 1854 года, Василий Перовский рассказал о сути дела и привел слова Максима Трегубова о том, что он «служить намерен одному только царю Небесному, а Земному не будет и знать его не хочет». Далее губернатор сообщил, что за исходом дела с волнением следят другие казаки, и, следовательно, оно требует «скорых и строгих мер». Если же ничего не предпринять, то в раскол обратится чуть ли не вся станица, и отказников будет гораздо больше. А время на дворе суровое: в Крыму идут бои Восточной войны. Бедный, бедный Николай, никак не везло ему с подданными: начинал он свое правление с офицерского бунта, а заканчивал казачьим, хотя и гораздо меньшего масштаба. 22 июля 1854 года генерал-адъютант Катенин передал Перовскому устное мнение императора: «Справедливо, зло нужно остановить в начале». Известно, что Николай I довольно сдержанно относился к раскольникам и не настаивал на их преследовании. Поэтому он счел необходимым обратиться к этому эпизоду еще раз – 1 сентября 1854 года, – и наложил на верноподданнейший доклад резолюцию: «При всяком нарушении подчиненности, не входя в рассмотрение, православный ли, раскольник ли, или магометанин, судить и наказывать по всей строгости законов собственно за неповиновение». Тут же он высказался и о бритье бород: «Бороды носить дозволить только старикам, и то в виде снисхождения и таковых не производить даже в урядники, но всем моложе 50-ти лет бороды брить по той причине, что оно по форме обмундирования не следует».

Получив поддержку монарха, Перовский приступил к действиям. Казаков 10-го казачьего полка Максима, Петра и Владимира Трегубовых, Ивана Крылова и Алексея Яковлева, а также канонира 18-й казачьей батареи Евдокима Кокушкина, происходившего  из окрестностей Оренбурга, изобличенных «в дерзком неповиновении высочайшей воле и приказаниям начальства, в упорном отрекательстве исполнять общественные обязанности и службу по казачьему положению» губернатор подверг суровой каре: «Лишив их всех прав состояния, наказать шпицрутенами чрез тысячу человек по три раза и сослать в Сибирь в каторжную работу на 12 лет».

Экзекуция

И вот наступил тот страшный день 3 ноября 1853 года. Осужденных вывели на главную площадь города, где собралось множество народа, и не только оренбуржцев – приехали посмотреть на экзекуцию жители соседних сел и городов.

Надо отдать должное – Перовский и его ближайшее окружение двигали дело к экзекуции очень неохотно. Уже после приговора дважды по нескольку часов шесть генералов (!) и архиерей «увещевали» казаков, призывая их согласиться на службу царскую. И даже в последний момент, когда уже все были наизготовке, генерал Подуров предложил: «Соглашайтесь служить – и вам ничего не будет!» Казаки во всех трех случаях упорно отвечали: «Нет».

«Повесть дивная» подробно описывает церемонию наказания: «На той же площади повеле генерал Перовский поставить шестьсот солдатов по плану прямой улицой, по триста на строну, и приготовити прутиев множество, связати же их в пучки и поставити возле фрунта рядами ради страха… И тако повеле генерал каждому солдату взятии розгу в руку, еже есть прут, а прута же величество: длина его яко шесть четвертей, а толщиною аки совершенного мужа указательный перст, а блаженных страстотерпцев вести среди фрунта обнаженных и бити со обоих стран во всю руку».

Осужденные считали, что в этом Перовский нарушил указание императора, ибо тот повелел ударять только от локтя. Каждого из приговоренных к шпицрутенам вели под руки два унтера. Позади шел еще один унтер, который записывал имена солдат, которые вдруг вздумают «иже от жалости не могущее жестоко бити». При этом барабанщик громко бил в барабан, приговаривая: «Иде, иде, молодец, скоро будет твой конец». Первый проход сквозь строй выдержали только Евдоким Кокушкин, Максим Трегубов и Иван Крылов. Владимир Трегубов передает, что он чувствовал, проходя сквозь строй: «Егда же ударяху мня, и то не мнех аз, яко прутом ударяют, но яко огнем жгут или ножем режут мя по хребту моему». Его, а также Алексея Яковлева и Петра Трегубова экзекуторы уложили на телегу. А остальных повели сквозь строй во второй раз. Максим Трегубов и Иван Крылов не дотянули и до середины фрунта. Лишь высокий и сильный Евдоким Кокушкин прошел и этот путь до конца, и «пако хотяше еще и третий идти». И тут уже палачи остановились, «яко блаженному Евдокиму и левый бок пробиша до внутренних, даже и видетися и внутренним его». Мужественное поведение наказуемых вызвало сочувствие людей, находящихся на площади. Даже генерал Подуров, «идяще позади фрунта, зря вольное терпение новых страдальцев, умиляшеся сердцем и от жалости не могий слез держати плакаше и платком слезы отирая».

Согласно палаческой теории, стопроцентно забить до смерти можно пятью тысячами шпицрутенов. Реальность, однако, оказалась иной. После экзекуции всех пятерых отвезли на телегах в больницу. На следующее утро не проснулся Петр Трегубов. Через пару часов умер его старший брат Максим. Иван Крылов отказался от пищи и скончался через семь дней. Их похоронили оренбургские купцы-старообрядцы Онуфриев, Лебедев и Замощиков. Они же готовили пищу для оставшихся в живых.

Губернатор Перовский освободил Евдокима Кокушкина, Алексея Яковлева и Владимира Трегубова от остальных полагавшихся им ударов и приказал отправить по этапу. После трехмесячного лечения 2 февраля 1855 года все трое покинули Оренбург. Добросердечный генерал Подуров прислал им на дорогу пять рублей серебром.

В городах и вертепах

В мою задачу не входит подробное описание дальнейших приключений бывших казаков, поскольку они произошли за пределами наших мест. Скажу лишь, что Евдоким Кокушкин остался в Тобольске и добровольно уморил себя голодом. Алексей Яковлев и Владимир Трегубов оказались под Иркутском, где их расковали и направили на лесоповал. Оттуда они и бежали.

Испытав на себе всю тяжесть имперского наказания, раскольники теперь условились следовать другому пути – скрываться от властей. В последующие десятилетия им довелось пожить в Покровской волости, что под Ирбитом, быть арестованными, получить по 60 ударов плетей за побег, вновь бежать, провести весну 1859 года в Кургане, прятаться в Шадринске у верных людей в тайниках и подвалах – и все-таки найти себе пристанище в горах Алтая. За ними последовали их дети, супруга Алексея Секлетинья, мать Владимира. Жена Владимира Татьяна Трегубова тоже собиралась вслед за мужем, но внезапно умерла в родной станице летом 1858 года.

Владимир прожил в тайных скитах до 80-х годов XIX  века.

А между тем в Усть-Уйской крепости жизнь шла своим чередом. Суровое наказание остудило горячие головы. Никто не пожелал открыто последовать примеру отважной пятерки.

Наказание никоим образом не отразилось на оставшихся в станице семьях раскольников. Сын Ивана Крылова Савелий женился на дочери казака Егора Марусина Анастасии.

Хорошим казаком стал и внук Максима Дмитрий Трегубов. Он породнился с семейством Ивана Смирнова, взяв в жены его дочь Параскеву. 3 августа 1874 года у Трегубовых родился сын Михаил.

Но обо всем этом Владимиру и Алексею знать было не суждено. Они выбрали иной путь…

Сильнейший удар по казачеству нанесла Октябрьская революция 1917 года. Миллионы станичников погибли в гражданской войне, были высланы на Урал. Сегодня в семьях села Усть-Уйского не найдешь старой фотографии: все было уничтожено из страха. В 1929 году старинную «белую» Христорождественскую церковь разобрали, а из кирпичей сделали клуб, который работает до сих пор. Последний представитель рода Тимофей Федорович Трегубов умер на родине лет десять назад. Его родственники еще раньше уехали в Челябинскую область. Ну а Киселевы, Крыловы, Яковлевы, Новгородовы и посейчас проживают там, где когда-то стояла казачья крепость.

Анатолий Кузьмин.



Дизайн и поддержка | Хостинг | © Зауральская генеалогия, 2008 Business Key Top Sites