kurgangen.ru

Курган: история, краеведение, генеалогия

Зауральская генеалогия

Ищем забытых предков

Главная » Краеведческие изыскания » Личности в истории Зауралья » Бурные годы Никиты Ярошенко

О проекте
О нас
Археология
В помощь генеалогу
В помощь краеведу
Воспоминания
Декабристы в Зауралье
Зауралье в Первой мировой войне
Зауралье в Великой Отечественной войне
Зауральские фамилии
История населенных пунктов Курганской области
История религиозных конфессий в Южном Зауралье
История сословий
Исторические источники
Карты
Краеведческие изыскания
Книга памяти зауральских краеведов и генеалогов
Репрессированы по 58-й
Родословные Зауралья
Улицы Кургана и его жители
Фотомузей
Персоны
Гостевая книга
Обратная связь
Сайты друзей
Карта сайта
RSS FeedПодписка на обновления сайта




Бурные годы Никиты Ярошенко

Под колпаком у ротмистра

22 августа1908 г. на уездный город Курган уже надвигался вечер, когда молодой мужчина и молодая женщина скрытно, стараясь быть незамеченными, подошли к дому, в котором находилась квартира начальника Курганского отделения жандармского полицейского управления Сибирской железной дороги ротмистра Заглухинского. Оба знали, что хозяин квартиры отсутствовал. Мужчина всматривался, словно стараясь что-то запомнить, а женщина держала в руках сверток.

Но как ни скрытничали мужчина с женщиной, их конспиративное поведение отнюдь не осталось тайной только для них двоих. Все это время они находились, сами того не подозревая, в поле зрения агентов наружного наблюдения – филеров Томского охранного отделения, командированных в Курган на помощь местным жандармам и полицейским и потому бывших совершенно незнакомыми наблюдаемым лицам.

О результатах слежки профессионалы «наружки» тут  же известили ротмистра Заглухинского. Одновременно под наблюдением оказалось еще несколько человек, внушавших серьезные подозрения. Оценив всю собранную информацию, поступившую также из других источников, жандармский ротмистр решил не медлить и приступил к «ликвидации шайки». Однако это была вовсе не какая-то банальная шайка уголовных преступников. Дело шло о более серьезных вещах.

В ночь с 24 на 25 августа (с воскресенья на понедельник)1908 г. жандармы нагрянули с обыском по ряду адресов, после чего взяли под арест 8 человек. В числе арестованных были Василий Марков, Андрей Исаков, Марианна Зубкова, Римма Куней, Павел Широков, Кирилл Скроба, супруги Анфиса и Степан Кучковские. Последний еще не так давно являлся священником и звался отцом Стефаном, а на момент ареста числился потомственным почетным гражданином. В ходе обыска у Кучковского, занимавшего с женой квартиру в доме Ушаковой по Троицкой (ныне Куйбышева) улице, нашли записную книжку «с шифрованной записью, содержание коей он объяснить отказался».

Действовали жандармы в порядке положения о государственной охране. К тому же и сам Курганский уезд Тобольской губернии, через который проходила Сибирская железная дорога, находился под чрезвычайной охраной, сменившей военное положение, введенное еще в конце1905 г. в разгар первой революции.

В доме Щеплинцевой на Новобазарной площади – это в районе современного Детского парка – Кучковские совместно с В.Марковым содержали кустарную слесарную мастерскую. Учинив тщательный обыск, жандармы обнаружили вне дома, точнее, во дворе мастерской, «около пуда нелегальной литературы», состоявшей из брошюр, газет, прокламаций и проч. Все они являлись изданиями, которые подпольно были выпущены организациями партии социалистов революционеров (ПСР), именовавшихся для краткости эсерами.

Вместе с Василием Марковым квартировали в доме Щеплинцевой его подруга Марианна Зубкова и Андрей Исаков. Товарищ его работал не в мастерской, а занимался письмоводством в канцелярии мирового судьи 1-го участка Курганского уезда Федора Александровича Короткова. Именно его-то и выследили филеры украдкой подбиравшимся к ротмистровой квартире. А тогда кто же и кем была спутница Исакова?

Девушка с биографией

Она являлась его сослуживицей, поскольку служила письмоводителем все у того же мирового судьи Короткова. Молодая 21-летняя девушка Римма Фаддеевна Куней уже прочно успела заиметь репутацию политически неблагонадежной личности и с этой стороны стала известной не одним только курганским властям. Известность эта, как отмечалось в жандармско-полицейской переписке, у уроженки Свянцянского уезда Виленской губернии Риммы Куней началась «с 26 марта 1906 года, когда она была арестована в Екатеринбурге на сходке революционеров; в означенном городе Куней содержала конспиративную явочную квартиру для членов комитета С.Д.Р.П. (социал-демократической рабочей партии – Н.Т.); по отбытии 6-месячного тюремного заключения была выслана из пределов Пермской губернии; проживая в г. Томске, она принимала участие в делах С.Д. организации; знакомство вела исключительно среди членов этой партии; в апреле месяце1908 г. она была арестована и по освобождении прибыла в г. Курган, где с первого же дня прибытия опять приняла деятельное участие в делах Курганской группы С.Д.»

Кстати, из Томска Римма Куней высылалась уже во второй раз, причем в первый раз со своей сестрой Марией. И дважды она избирала местом водворения город Курган. По прибытии в него 18 мая1908 г. местная полиция учредила за ней наблюдение.

Поражение первой русской революции тяжелейшим образом отразилось на положении курганских социал-демократов. Вся их деятельность протекала отныне исключительно в подпольных условиях, невозможными стали открытые массовые выступления вроде митингов и демонстраций. Из-за обрушившихся репрессий полиции и жандармерии ряды Курганской группы РСДРП существенно поредели. Особенно чувствительный удар был нанесен в ноябре1907 г. В этих условиях часть курганских социал-демократов пошла на тесный союз с эсерами, которые ратовали за активное обращение к террористическим методам борьбы с представителями местной власти, в особенности с тогдашними «силовиками». Некоторые из курганских эсдеков, как упомянутый ранее Павел Широков, перешли к эсерам идейно и организационно, вступив в члены ПСР. Планировалось совместное участие в совершении экспроприаций («эксов») и терактов.

Хотя Римма Куней переходить к эсерам не помышляла, но по прибытию в Курган примкнула к той части курганских эсдеков, кто принялся деятельно сотрудничать с эсерами. При обыске у нее обнаружили запрещенную литературу, в том числе эсеровской партии, «и 140 брошюр, хотя и не запрещенных, но тенденциозного направления». Однако хранение нелегальщины было далеко не самой серьезной уликой против Р.Куней. Жандармерия намеревалась обвинить ее в подготовке куда более тяжких преступлений. От жандармов и полицейских не скрылись тесные контакты молодой письмоводительницы с супругами Кучковскими и, за рамками службы, со своим коллегой Андреем Исаковым. Более того, они сочли, что та оказалась под их явным влиянием и согласилась участвовать в осуществлении их планов. Вот как позже об этих планах начальник Тобольского губернского жандармского управления (ГЖУ) полковник Вельк сообщал губернатору: Римма Куней «вместе с ними задумала покушение на жизнь ротмистра Заглухинского и вахмистра Степина и намеревалась похитить у мирового судьи Рачинского дело о рядовом Александре Самойло и Шумиловой, обвиняющихся в убийстве жандармов 14 января 1908 года. Негласные сведения об этом были проверены путем наружного наблюдения чрез командированных из Томского охранного отделения филеров, и таковые подтвердились, а именно: за несколько дней до ареста Куней перебралась на квартиру во флигель, стоящий во дворе дома, в коем проживал судебный следователь, ведший дело Самойло, а затем 22-го августа вечером вместе с Андреем Исаковым конспиративно подходили к квартире ротмистра Заглухинского, имея в руках какой-то сверток». О последнем эпизоде имеются дополнительные подробности, отмеченные теми же агентами томской охранки. В 8 часов вечера, когда Заглухинский «всегда выходит из дома к поезду № 5 на вокзал», Андрей Исаков и Римма Куней подошли к его квартире, «стараясь быть незамеченными… осматривали ее, а затем, когда к ним стал подходить сторож, бросились бежать от квартиры за выгоны, при этом в руках у Куней был какой-то небольшой сверток».

Чтобы сбить активность революционного подполья в Кургане, а затем и напрочь искоренить его, жандармы решили пойти на опережение. «Перемена квартиры Куней, таинственные свидания Маркова по ночам с какими-то неизвестными лицами, по агентурным сведениям боевиками, прибывшими с Урала, и, наконец, осмотр дома, где помещается квартира ротмистра Заглухинского, вынудили последнего поспешить с ликвидацией всего сообщества».

О произведенных арестах ротмистр первым делом отправил секретные донесения в департамент полиции МВД в Петербург, а также в Тобольск начальнику ГЖУ. Заведенным порядком Заглухинский дважды, 31 августа и 5 сентября1908 г., направлял сообщения об арестованных прокурору Тобольского окружного суда. Дело в том, что по закону прокурор назначал производство предварительного следствия судебному следователю и поручал наблюдать за его ходом товарищу прокурора. Со своей стороны, жандармский ротмистр, желая привлечь арестованных лиц к суду, был вправе произвести собственное дознание.

Так и вышло. 22 сентября прокурор предложил Заглухинскому следующее: «…произведенное Вами по этому делу дознание беззамедлительно препроводить судебному следователю Курганского уезда и перечислить за ним содержащихся арестантов, заключенных Вами под стражу в порядке охраны». 30 сентября ротмистр передал материалы дознания судебному следователю, проинформировав прокурора о том, что «министром внутренних дел продлен срок ареста задержанным мною лицам впредь до окончания о них мною переписки». Впрочем, об этом речь у нас зайдет чуть позже.

Преображение Андрея

А пока же обратимся к одному из фигурантов дела. Арестованный в доме Щеплинцевой, где он проживал вместе с В. Марковым  и М. Зубковой, молодой человек назвался жандармам Андреем Захаровичем Исаковым, служащим писцом в канцелярии мирового судьи Короткова. Как водится, предъявил паспорт, в котором значилось, что он происходит из крестьян Аромашевской волости Ишимского уезда. Паспорт действительно был неподдельным, подлинным. Зато жандармы поставили под сомнение тот факт, что он изначально принадлежал его нынешнему владельцу. Не исключено, что именно через свою агентуру в курганском подполье Заглухинскому удалось выяснить: лицо, выдающее себя за Андрея Исакова, таковым отнюдь не является. Надо полагать, об этом еще на стадии дознания жандармы дали понять арестованному писцу. Мол, им известно его настоящее имя и фамилия, поэтому не стоит усугублять свое незавидное положение, отрицая проживание по чужому паспорту. Андрею Исакову пришлось признаться, что на самом деле зовут его Никитой Самойловичем Ярошенко, что он крестьянского сословия, родом из деревни Первой Прохоровки Михайловской волости Оренбургской губернии и того же уезда. Очевидно, вскоре жандармский ротмистр подкрепил это признание утвердительным ответом соответствующих органов из соседней Оренбургской губернии.

Неизвестно, правда, когда Ярошенко-Исаков объявился в Кургане и когда устроился писцом в мировой суд. Нет никаких сведений относительно его революционной деятельности до появления в Кургане. Можно только предположить, что в ряды борцов с самодержавием он влился в период первой революции. Тогда же или после ее поражения  Никита Ярошенко перешел на нелегальное положение, для чего и понадобился чужой паспорт.

Не следует, впрочем, переоценивать успехи дознания, а затем и предварительного следствия. Скорее, получилось наоборот. Доказать наличие революционной организации из числа арестованных и тем самым предъявить всем им обвинение по 102 статье Уголовного уложения не получилось, «так как каких-либо данных, указывающих на принадлежность их к преступному сообществу, предварительному следствию добыть не удалось. По агентурным сведениям, имеющимся в распоряжении начальника Курганского отделения жандармского полицейского управления Сибирской железной дороги, Марков, Зубкова, Куней, Ярошенко, он же Исаков, Скроба, а также оставшиеся не привлеченными к сему делу в качестве обвиняемых за отсутствием улик Широков и супруги Кучковские принадлежат к партии социалистов революционеров…».

Как видно, Заглухинскому не удалось точно разобраться в партийной принадлежности всех обвиняемых, и он записал их скопом в эсеры. Плотное взаимодействие ряда социал-демократов с эсерами ввело его в заблуждение, и он решил, что имеет дело исключительно с эсеровским подпольем, поскольку социал-демократическое было разгромлено еще ранее. Между тем известно, что Р. Куней хотя и собиралась помогать эсерам в их предприятиях, тем не менее, оставалась социал-демократкой. «Будучи в тюрьме вместе с Кучковской, Римма Куней высказывалась, что она своих убеждений не переменит и нелегальную литературу партии С.Р. никогда распространять не будет». А про арестованного ссыльного Кирилла Ивановича Скробу выяснилось, что он «по своим убеждениям принадлежит к С.Д. партии, противник убийств и вообще всяких насилий».

Что касается Ярошенко, то, раскрыв его подлинное имя, ни дознание, ни следствие не смогли добыть серьезных улик и убедительных доказательств для подкрепления обвинения. А обвинялся Ярошенко по двум статьям. Во-первых, за хранение запрещенной литературы, что грозило в случае доказательства на суде заключением в крепости до 3 лет. Во-вторых, за изготовление и хранение взрывчатых веществ или снарядов, что грозило отдачей в исправительное арестантское отделение на срок от 4 до 5 лет, а при отягчающих последствиях для государственной безопасности или общественного спокойствия – «лишению всех прав состояния и ссылке в каторжную работу на время от 4 до 15 лет». Правда, еще до суда первое обвинение – в хранении нелегальщины – с Ярошенко, скорее всего, было снято. Осталось лишь второе обвинение – в изготовлении и хранении взрывного устройства, причем без отягчающих последствий, поскольку его применения не последовало. А про подготовку покушения на ротмистра Заглухинского вообще больше не упоминалось и в вину ни Ярошенко, ни его подельникам не вменялось. Кстати, если В. Марков и М. Зубкова обвинялись в аналогичном с Ярошенко преступлении, то Р. Куней и К. Скроба только за хранение запрещенной литературы. Интересно отметить, что как только 11 ноября1908 г. Римма Куней была освобождена судебным следователем под денежное поручительство Кучковских, то она в тот же день, не покидая тюрьмы, осталась числиться за жандармским ротмистром. Кирилл Скроба, находясь уже вне тюремных стен, ожидал суда под надзором полиции. Не будучи привлеченными к суду, и супруги Кучковские продолжали оставаться за жандармерией с пребыванием  опять же в курганской тюрьме.

Суд да дело

Но возникает вопрос: как же появилось обвинение в изготовлении и хранении взрывного устройства? Дело заключается в том, что по месту жительства В. Маркова, М. Зубковой и Н. Ярошенко, в доме Щеплинцевой, обыск производился дважды. Первый раз тщательно осматривались квартира, мастерская и двор. Причем, как позже заметил Василий Марков, «г. ротмистр, не доверяясь почти никому, сам осматривал все укромные места, освещая себе электрическим фонариком, несколько солдат лопатами взрывали землю». От найденной нелегальной литературы Марков, совладелец мастерской, открестился тем доводом, что она была обнаружена «на дворе в станке старой молотилки, которая мне не принадлежит». Он перед арестом просил ротмистра опечатать квартиру и мастерскую, позволив ему подобрать инструменты и сложить развороченные материалы в амбар, но получил отказ.

Через 20 дней, по получении анонимного письма, жандармский вахмистр Степин произвел повторный обыск и обнаружил в мастерской некий предмет («какой-то медный шар с небольшим отверстием в середину»), который был признан оболочкой для бомбы. Якобы Марков изготовил ее в мастерской для того, чтобы начинить затем взрывчаткой и совершить покушение на Заглухинского. Однако у Маркова для объяснения имелся хороший козырь: ведь мастерская-то в течение стольких дней оставалась неопечатанной, без присмотра – приходи тот же аноним и подбрасывай хоть готовую бомбу! Вдобавок – и на это упирал сам Марков – экспертиза признала, что найденная оболочка «при таких приспособлениях, как у меня в мастерской, приготовлена быть не могла». Несомненно, подобный довод прозвучал и на суде. Обвиняемые готовились к нему, решив придерживаться тактики отрицания. Слабость доказательств и улик сыграла им на пользу.

Судебное заседание Тобольского окружного суда по делу подсудимых Маркова, Ярошенко, Зубковой, Куней и Скробы состоялось в Кургане 8 мая1909 г. Результат: «Все пятеро оправданы. Сознания не было». 27 мая этот оправдательный приговор вступил в законную силу. Судебным приговором постановлялось: «Чемодан выдать оправданной Римме Куней, два просроченных паспорта возвратить ишимскому мещанскому старосте, письма и незапрещенные издания возвратить по принадлежности тем лицам, у коих они были отобраны, а все остальные уничтожить».

8 же мая смотрителю курганской тюрьмы было сообщено об оправдании и освобождении из тюрьмы Маркова, Зубковой, Ярошенко и Куней. Никита Ярошенко, по избавлении своем от тюремного сидения, постарался немедленно исчезнуть с курганского горизонта. Он прекрасно понимал, что его не оставят в покое и тогда обретенная свобода может вновь обернуться арестом. И, как оказалось, в своих предчувствиях был прав.

По запасному варианту

Действительно, ротмистр Заглухинский, тертый калач, не уповал всецело на суд и предусматривал, что из судебного преследования «шайки» революционеров ничего путного не получится. На сей случай был заготовлен другой вариант действий – преследование уже внесудебным, административным порядком. При этом, не дожидаясь исхода дела в суде, ротмистр предпринял шаги по административной линии. Еще при передаче материалов своего дознания судебному следователю Заглухинский докладывал прокурору в Тобольск: «… мною помимо этого дознания о всех этих лицах ведется переписка в порядке Положения о государственной охране на предмет возбуждения в установленном порядке ходатайства об административном выселении таковых в отдаленные места Сибири, о чем и было своевременно донесено департаменту полиции». Когда же выяснилось, что арестованных, включая Ярошенко, по недостатку улик невозможно было обвинить в принадлежности к «преступному сообществу», то Заглухинский произведенное им в порядке охраны дознание 10 февраля1909 г. представил через начальника Тобольского ГЖУ на распоряжение министра внутренних дел.

Административная машина заработала, но с большим усилием, медленно. Стоит ли удивляться? Ведь в Петербург, в департамент полиции МВД и на имя самого министра, шли каждодневно сотни, если не тысячи бумаг, среди которых, конечно, имелись и материалы разных дознаний от жандармских чинов. Только спустя полтора месяца дошел черед до курганских арестантов. 28 марта1909 г. обстоятельства дела по дознанию Заглухинского рассмотрело особое совещание при министре внутренних дел. В результате «изобличенных в принадлежности к революционной организации партии социалистов революционеров г. министр внутренних дел постановил: выслать под гласный надзор полиции в Якутскую область». В. Маркова, супругов Кучковских, Н. Ярошенко и Р. Куней (ее скопом записали в ПСР) – на 4 года, П. Широкова – на 3 года, М. Зубкову – на 2 года в северные уезды Тобольской губернии, К. Скробу (тоже не эсера) – на 2 года под гласный надзор полиции к месту своей приписки в Тарский уезд той же губернии.

Срок высылки и установления гласного надзора считался с 28 марта1909 г. То есть Ярошенко с напарниками и напарницами, еще находясь под стражей в тюрьме, уже могли, не догадываясь о том, отсчитывать срок своей высылки. Но поскольку впереди еще предстоял  суд, то было предусмотрено: «Настоящее постановление привести в исполнение относительно Куней, Маркова и Ярошенко, Зубковой и Скробы по получении сведений об отсутствии к сему препятствий со стороны судебной власти». О министерском постановлении в апреле1909 г. извещались губернаторы тобольский и якутский. И лишь после оправдательного судебного приговора, словно заменяя и даже отменяя его, начало действовать административное постановление министра внутренних дел.

Объявлен в розыск

Чиновники принялись выполнять постановление министра. 26 мая курганский уездный исправник А. Вольский донес губернатору Н.Л. Гондатти в Тобольск: ссыльнопоселенец К.И. Скроба выслан в г. Тару, «а крестьянин Оренбургской губернии и уезда, Михайловской волости, дер. Первой Прохоровки Никита Самойлов Ярошенко (он же Андрей Исаков), по освобождении его поле суда из тюрьмы, скрылся неизвестно куда и до сего времени не разыскан; что же касается Василия Маркова, Риммы Куней и Марианны Зубковой, то они задержаны в тюрьме впредь до высылки по назначению».

Не следует думать, что полиция и жандармерия сразу бросила все силы на поиски растворившегося в неизвестности Ярошенко. Уделить столь пристальное внимание даже при большом служебном рвении сотрудники этих органов были не в состоянии. Просто хотя бы потому, что в бегах числился не один Ярошенко, и ловить приходилось не только его. Достаточно привести такой факт: с апреля по сентябрь1909 г. гулял на воле сбежавший из курганского тюремного замка эсеровский боевик Александр Самойло. Его изловили в Уфе. Напомним, что Римма Куней и Никита Ярошенко  подозревались в намерении выкрасть следственное дело, заведенное именно на Самойло и А.М. Шумилову в связи с убийством жандармов.

10 августа 1909 г. в курганском уездном полицейском управлении была составлена розыскная ведомость на Никиту Самойловича Ярошенко. Согласно этой ведомости, изобличенного в принадлежности к партии эсеров Ярошенко, во исполнение постановления министра внутренних дел, следовало «по обнаружении арестовать и выслать в распоряжение якутского губернатора чрез Александровскую тюрьму Иркутской губернии для подчинения гласному надзору на 4 года». Любопытно, однако, другое. Помимо отсутствия каких-либо сведений о близких родственниках Ярошенко ведомость отмечает также отсутствие его фотографии и отпечатков пальцев. Оказывается, за время ареста, дознания и следствия он «антропологическому измерению и дактилоскопическому исследованию не подвергался» и  не фотографировался. Ведомость сообщает лишь приметы беглеца. Они единственные дают  представление о его наружном облике. Указание на 19-летний возраст было зачеркнуто без уточнения, но в другой графе Никите Ярошенко значилось 22 года. Далее отмечалось: «рост 2 аршина 4 ¼  вершка (около 160 см– Н.Т. ), волосы на голове, бровях и усах черные, лицо чистое, нос и рот обыкновенные, особых примет нет». Выходит, искать приходилось невысокого брюнета вполне заурядной, неприметной наружности. Такому человеку легче было затеряться в массе столь же обыкновенных людей.

31 августа розыскную ведомость отослали в департамент полиции и оренбургскому губернатору. Если принять во внимание происхождение Ярошенко как раз из крестьян Оренбургской губернии и уезда, то означенный губернатор призван был со своей стороны отдать соответствующие распоряжения подчиненной ему полиции, чтобы она, в свою очередь, тоже занялась поисками своего уроженца.

Письма, явки, пароли…

Почти год с той поры о Никите Ярошенко не было ни слуху ни духу. Ни от агентов наружного наблюдения (филеров), ни от агентов внутренних, по иному секретных сотрудников, завербованных или засланных в революционное подполье, не поступало никаких сигналов. Зацепка появилась 23 июня1910 г., когда курганский исправник, точнее ВРИД исправника Мельников узнал ценную информацию от своего агента. На следующий день он направил тобольскому губернатору рапорт под грифом «совершенно секретно».

Как выяснилось, разыскиваемый Н.С. Ярошенко, он же Андрей Исаков, «прежде ареста и высылки скрывшийся из Кургана в мае месяце 1909 года, состоит в сожительстве с курганской мещанской девицей Антониной Глебовой Могильниковой, проживающей ныне в гор. Омске по Баронской ул., в доме Земина № 102; Ярошенко же под именем Александра Михайловича Кухтерина проживает по Ширингородской улице в доме Фадеева.

Для проверки данных мне сведений, - продолжал далее Мельников, - в тот же час приказал приставу 1 части гор. Кургана Макарову произвести обыск в квартире сестры Антонины Могильниковой – Марии, проживающей в городе Кургане, и отобрать всю переписку, что приставом и было выполнено и отобранное представлено мне.

По рассмотрении отобранной в квартире Марии Могильниковой переписки я обнаружил 4 письма, подтверждающих правильность агентурных сведений, а именно: в одном из писем, дата неизвестна, на имя матери Антонина пишет, что Андрей (допускаю, это конспиративное имя Н. Ярошенко стало известно девушке раньше его настоящего имени - Н.Т.) служит вместе с мужем Нисы, живущей в одной с ними квартире – Баронская улица, дом Земина, нижний этаж, недалеко от реки Оми, квартира Юнеевых. Из другого письма на имя матери Могильниковых видно, что Антонина служит в Омске в чертежной, живет же на Атамановской улице, дом Маркова, квартира Турбина; третье письмо писано самой Антониной 8 января сего года к матери, адрес указан также: дом № 102, Земина и что «Андрей на 3 и 4-й день ходил ее встретить по три раза в день, а потом, когда я с Нисой не приехала, решил, что ее арестовали».

Четвертое письмо принадлежало самому Ярошенко и было адресовано Антонине Могильниковой, к которой тот «обращался как к интимной знакомой словами «милая Тоня», а далее описывает тюремную жизнь». Письмо это имело штемпель товарища прокурора (в его компетенцию входило наблюдение за ходом следствия), но в рапорте датировка письма не указывается. Вряд ли Ярошенко делился впечатлениями с подругой о своем пребывании  в омской тюрьме. Скорее всего, это письмо он написал в период содержания именно в курганской тюрьме. Оно-то и сохранилось в квартире Могильниковых.

В конце рапорта Мельников извещал о предпринятых им действиях сразу же после ознакомления с изъятой перепиской: «Об обнаруженном мною для проверки сведений, обыска, ареста и высылки в мое распоряжение Ярошенко 23 же июня за № 314 послано секретное требование омскому полициймейстеру страховым пакетом, и по получении ответа от полициймейстера я буду иметь честь донести Вашему превосходительству о результате дополнительно».

А вот как раз результата-то и не получилось. Вернее, он не сулил никаких наград и благодарностей. Губернатор ожидал нового донесения. Собственной рукой, прочтя рапорт Мельникова, вписал поверх него: «Ожидаю донесения». Но следующее и последнее донесение, сохранившееся в деле о высылке из Кургана Ярошенко, было направлено в Тобольск аж 19 сентября1911 г., т.е. более чем через год. Курганский исправник доносил, что «бежавший поднадзорный Никита Ярошенко в гор. Омске не задержан и где находится неизвестно».

Видимо, беглец Ярошенко, он же Андрей Исаков, он же Александр Михайлович Кухтерин, и на сей раз опередил курганскую и омскую полицию, перебравшись в новое место (и, надо думать, с новым паспортом). Что поделать? Такова была участь революционера-подпольщика.

Из подпольщиков в завхозы

Отрезок жизни нашего героя приблизительно с 1910 по 1918 годы остается белым пятном. И все-таки существует оно, краеведческое везение.

В ноябре1920 г. чекисты арестовали вернувшегося в Курган Георгия Васильевича Корсакова. В годы первой революции он состоял членом Курганской группы РСДРП, в 1917-1918 гг. разделял меньшевистские взгляды. После свержения Советской власти в июне1918 г. занял пост уполномоченного министерства продовольствия по Курганскому уезду, оставаясь на нем и с приходом к власти Колчака. Вот в службе белогвардейскому колчаковскому правительству и даже в выдаче на расправу коммунистов Корсакову и было предъявлено обвинение. Среди лиц, допрошенных в качестве свидетелей, одни показывали  в его пользу, а другие наоборот. В числе первых оказался некий Ерошенко. В смутном предчувствии я принялся вчитываться в протокол допроса. И стало абсолютно ясно, что свидетельские показания давал никто иной, как все тот же Никита Самойлович Ярошенко, просто в написании фамилии допущено было искажение. А указанное им место рождения (д. 1-я Прохоровка Михайловской волости Оренбургского уезда и губернии) в точности совпадало с тем, что значилось в документах досоветской поры.

В1920 г. Никита Ярошенко достиг возраста Христа – 33-х лет. О семейном положении сообщил, что женат. Тут же возникает догадка: уж не его ли прежняя подруга Антонина Могильникова и стала женой бывшего подпольщика? На вопрос об имущественном состоянии ответил так: «Ничего не имеющий». Жил же Ярошенко за счет заработка от службы, будучи завхозом (завсовхозом) бывшего имения купца Мякинина, расположенного на месте современного села Каширино в Кетовском районе. Национализированное имение превратилось в совхоз под № 21. Довольно оригинально Ярошенко заявил о своей партийности»: «Коммунист, но билет не имею». Очевидно, это означало, что он формально не состоит или еще не состоит в Компартии (РКП(б), но разделяет коммунистические убеждения.

«Стоящий за Советскую власть» Ярошенко, давая сведения о судимости в прошлом, сообщил, что был «под судом и следствием и при Николае, и при Колчаке за политические убеждения (большевизм)». И тут не обойтись без пояснений. Читатель, надеюсь, помнит, что в 1908-1909 гг., как раз при Николае II, Ярошенко обвинялся в принадлежности к партии эсеров, из-за этого и разыскивался, чтобы подвергнуться высылке в Якутскую область. Через десять лет он уже не желает напоминать о своем эсеровском прошлом. Думается, это произошло вовсе не из опасения вызвать повышенный интерес чекистов к себе или, по крайней мере, такие опасения играли незначительную роль. Просто за целое десятилетие идейно-политические взгляды Ярошенко могли настолько сильно измениться, что пошли в разрез с эволюцией самой эсеровской партии. Как известно, эсеры, за исключением выделившихся в отдельную партию левых эсеров, не поддержали Октябрьскую революцию, активно боролись с большевиками и на первых порах после падения Советской власти на Урале и Сибири оставались влиятельной контрреволюционной силой. Но именно тогда наступило для Никиты Ярошенко время тяжелых испытаний. Обратимся к его свидетельским показаниям.

До свержения в результате белочешского мятежа Советской власти Ярошенко служил в Кургане в продовольственной управе. После переворота новые власти представили Г.В. Корсакову «список служащих, выступивших против чехов в числе около 21 человека, и просили таковых чехов, чтобы по этому списку арестовали приверженцев Советской власти, в числе записанных в списке был и я». Корсаков воспротивился этому намерению и «лиц, записанных в списки, отстоял, и нас не арестовали никого, и впоследствии я был арестован контрразведкой отряда генерала Каппеля, и Корсаков ходатайствовал за меня об освобождении, но я не был выпущен; что он делал при Колчаке и какие его действия были, я не знаю, так как сидел в тюрьме».

Эти слова из свидетельских показаний самого Ярошенко ставят под сильное сомнение и даже опровергают утверждение о службе Ярошенко в период Гражданской войны командиром кавалерийского эскадрона в буденовских войсках на Южном фронте. Подобное утверждение содержится в воспоминаниях Трофима Ильича Коробицына, с1923 г. в течение двух лет руководившего профсоюзной работой в возглавляемом Ярошенко совхозе. Эти воспоминания, в свою очередь, приводятся в статье Эдуарда Бурбика «Белые кони, красные кони», опубликованной 13 сентября2007 г. в газете «Курган и курганцы». Тоже, как выясняется теперь, ошибочное утверждение о том, что Ярошенко якобы являлся  «бывшем буденовцем», содержится и в статье известного, ныне покойного, краеведа Е.С. Селеткова. Под названием «Имени братьев Кашириных» она вышла в газете «Советское Зауралье» 17 января1979 г. И ничего удивительного. Ведь Евгений Семенович расспрашивал еще живого мемуариста, чей рассказ и привел в статье.

Необходимо исправить и другую неточность в воспоминаниях Т.И Коробицына. В подлинных документах однозначно называется место рождения Н.С. Ярошенко – деревня 1-я Прохоровка Михайловской волости Оренбургского уезда и губернии, указывается и его крестьянское происхождение, принадлежность к крестьянскому сословию. Поэтому нет никакого резона считать Ярошенко «сыном управляющего одного из конезаводов на Украине». Но очень возможно, что его родители происходили родом из Украины и переселились в Оренбуржье.

Не ставя себе целью подробно пересказывать ни статей Э.Д. Бурбика и Е.С. Селеткова, ни приводимых в них воспоминаний Т.И. Коробицына, отмечу только наиболее важные моменты, касающиеся нашего героя.

Ярошенко назначается заведующим совхозом (он же конесовхоз, губконезавод) постановлением Курганского уездного  земельного отдела от 15 марта1920 г. Вскоре по его заданию он возвратил из Омска увезенных отступающими колчаковцами племенных лошадей. Бывший подпольщик проявил себя как дельный, способный хозяйственник. Он подобрал штат умелых, знающих свое дело специалистов и работников. Среди них оказались и его родственники: старший брат Петр, младший брат Иван и сестра Елена. В1923 г. при управлении Ярошенко совхоз участвовал в 1-й Всероссийской сельскохозяйственной  выставке в Москве. Вместе с заведующим окружным земельным отделом Шкаевым и его помощником Леонтьевым ходатайствовал о присвоении совхозу имени героев-командиров Гражданской войны братьев Кашириных. Ходатайство было удовлетворено, и совхоз стал именоваться Уральским областным конесовхозом имени братьев Кашириных № 2 вплоть до1938 г. В настоящее время их фамилия закреплена в названии села Каширино.

На середине 1920-х годов обрываются все собранные сведения о Никите Самойловиче Ярошенко. Увы, о дальнейшей судьбе бывшего революционера-подпольщика ничего не известно. Остается только гадать, когда и где закончил он свой век, обрел ли тихое пристанище или же крутые виражи отечественной истории вновь увлекли его в свой бурный водоворот. Как знать, возможно, новые изыскания сулят и новые открытия?

Николай Толстых, историк-краевед.

Опубликовано: Сиб. край (г. Курган). – 2008. – Вып. 14 (февр.). – С. 52-57.



Дизайн и поддержка | Хостинг | © Зауральская генеалогия, 2008 Business Key Top Sites