Зауральская генеалогия

(Из книги Александры Васильевой "Курган. Так было". Опубликовано на сайте "Курганген" с согласия автора).

Когда я училась в младших классах, нам рассказывали про толстопузых попов, которые жили припеваючи, как сыр в масле катались и все искали какого-нибудь балду, который бы на них работал день и ночь. Окончив университет, я пришла работать в краеведческий музей, который дал мне возможность заниматься историей города Кургана и его округа, изучать подлинные документы в архивах, которые убедили меня, что не всегда и не все священники были богаты и благополучны. Особенно сельские священники часто еле-еле сводили концы с концами, ведь до середины 19 в. на их содержание жалованья не полагалось, а содержались они добровольным сбором разного рода хлеба с прихожан и называлось это – «руга».

Только с середины 1850-х гг. к руге добавилось скромное жалованье и не всем причтам. Даже в отчете обер-прокурора Синода К.П.Победоносцева за 1896-1897гг. указывалось на недостаточное количество причтов, обеспеченных жалованьем и земельными наделами: «Вообще духовенство наше находится в зависимости от прихожан, что препятствует установлению правильных отношений пастырей к пасомым и подает повод сектантам чернить духовенство в глазах православных, обвиняя его в вымогательстве. Положение заштатного духовенства и сиротствующих семейств духовных лиц является в высшей степени тяжелым. По смерти или выходе за штат священнослужителя, семейство его остается без всяких средств и влачит почти нищенскую жизнь. Редко кто из духовенства при службе может отложить себе про черный день, чтобы кое-как под старость прожить самому с семьей» (Победоносцев К.П. Всеподданейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода К.П.Победоносцева по ведомству православного исповедания за 1896-1897гг. С-Пет. 1899).

Несмотря на скудное существование, русское духовенство обязано было детей своих учить в духовных училищах, семинариях, академиях.  В духовные академии поступали лучшие ученики семинарий. Из этих детей составился слой русской нравственной интеллигенции. Священнический род обычно не прерывался, сын наследовал отцу, часто начиная свое служение дьячком или пономарем. Если в семье рождались только девочки, то замуж они выходили обычно за тех же дьячков или пономарей. В священники мог быть рукоположен только женатый мужчина, и если супруга умирала раньше, то повторно жениться ему запрещалось. Семейная жизнь священника никогда не выставлялась напоказ и редко можно найти сведения о жизни его потомков.

Но вот в 2008 году тобольская писательница Татьяна Ильинична Солодова публикует документально-художественное повествование «Сплетение судеб и времен» - об учительской династии Маляревских.  В 2012г. в серии «Жизнь замечательных людей Тобольска», зачинателем которой является Татьяна Ильинична, вышла ее книга «Человек долга и чести», о ее родном деде Григории Яковлевиче Маляревском, педагоге, руководителе народного образования Тобольской губернии к.19–н.20вв., публицисте и общественном деятеле.

В Кургане жил старший брат Григория Яковлевича, скромный священник Константин Яковлевич, жизнь которого мне захотелось проследить.

Маляревские происходили из Курской губернии, вероятно, из села Покровского. В их роду все были священниками и иконописцами. В Сибири первым Маляревским стал Григорий Васильевич, сын диакона, выпускник Белоградского духовного училища Курской губернии, 14 сентября 1835г. преосвященным Илиодором, епископом Курским и Белоградским, посвященный в стихарь и определенный дьячком к Космо-Демьянской церкви села Хохлова Белоградского уезда.

В 1839г. Григорий Васильевич пожелал продолжить служение в Тобольской епархии, где в том же году по указу Тобольской духовной консистории определен дьячком к Вознесенской церкви в Тюмени. Но уже в декабре того же года Преосвященным Афанасием рукоположен в диакона к Троицкой церкви села Караульского Ишимского уезда. 17 марта 1843г.

Григорий Васильевич перемещается диаконом-же к Петропавловской церкви села Черемухово Курганского уезда. Ему было 28 лет, жене Ирине Семеновне – 30 лет, у них была дочь Вера шести лет и сын Иван двух лет. В тот же год у супругов родился сын Яков.  Позже родятся Евдокия и Андрей.  В Черемухово Григорий Васильевич прослужит 21 год.

 

Петропавловская церковь в селе Черемухово

Братья Маляревские учились в Тобольске, сначала в духовном училище, потом в семинарии и были на содержании отца. В 1849г. восьмилетний Иван уже ученик духовного училища. Через два года туда же отправился Яков, который показал большие способности и после окончания семинарии был отправлен в Казанскую духовную академию. 12 августа 1862г. он зачислен студентом академии.

В письме одного из товарищей к Якову читаем: «Яков Григорьевич!... Вас-то я всегда считал, говорю без лести, да и всякий подтвердит это, выходящим из круга своих и развитым не по семинарии…». (ГАКО, ф. 307, оп.1, д.40. л.28).

Возможно, Якова ждало блестящее будущее, но судьба заставила его после первого курса академии вернуться в Черемухово, чтобы поддержать родителей. Внезапно умер брат Иван, который был всего на два года старше Якова. После семинарии Иван женился, был рукоположен и оставлен при одной из церквей Тобольска.

Вот письмо его молодой вдовы в Черемухово: «Дражайшие родители тятенька и маменька. С величайшею скорбью спешу уведомить Вас, что сын ваш Иван Григорьевич, мой супруг, после тяжелой и продолжительной болезни … в пятницу пятого сего месяца в 5 часов утра … помер, оставив меня сиротою с моей родной матерью и семинедельным сыном Костинькою. В седьмое число при помощи добрых сердобольных сослуживцев – отца Евгения, отца диакона и при пособии богатых прихожан, погребен… Я страстно любила Ивана Григорьевича. Скорбела и маменька моя Наталья Ивановна… От меня покорнейшее почтение сестрицам Вере и Авдотье Григорьевнам и братцам Якову и Андрею Григорьевичам.  Любящая дочь Ваша Александра Маляревская. 9 июля 1863г.» (ГАКО, ф.307, оп.1, д.40, л.36).

Это известие подкосило родителей, возможно, с Григорием Васильевичем был удар, служить он не мог и 15 апреля 1864г. умер 49-ти лет. Вся ответственность за семью теперь падает на Якова. Андрею было только 13 лет, он учился в Тобольске, Вера уже была замужем, с матерью оставалась Евдокия.

На место Григория Васильевича диаконом к Петропавловской церкви был определен 20-летний выпускник Тобольской семинарии Михаил Стефанович Чукмасов, который до своего рукоположения посватался к 16-летней Евдокии и Яков Григорьевич, как старший брат, дает согласие на брак.  Венчание состоялось 7 октября 1864 года.

Теперь Яков должен был озаботиться для себя получением сана священника и определением в приход.  Прежде всего, надо было жениться, и он выбирает Александру Константиновну Рычкову, дочь настоятеля Пророко-Ильинской церкви в селе Елошанском, в просторечии Елошном.

Род священников Рычковых известен в Тобольской епархии уже во второй половине 18 в.  В Тебенякской слободе в 1787г. служил диакон Иван Григорьевич Рычков, в 1796г. у него родился сын Петр, а у Петра родился Константин, отец невесты. Константин окончил курс Тобольской семинарии и был рукоположен священником в Троицкую церковь села Половинного 1 января 1847г., будучи 23-х лет от роду.  Жене его Марии было 20 лет. В 1850г. он определен в другой приход.

В Елошанский приход Константин Петрович Рычков был определен в сентябре 1864г.  До этого он служил во Власо-Модестовской церкви села Чинеево (оно же Белое). В семье его были одни женщины: жена Мария Яковлевна, мать Татьяна Филипьевна, дочери Александра, Елизавета и Павла, с ними жила свояченица Евгения Яковлевна, вдова иерея Тобольской Апостоло-Андреевской церкви Алексея Ионина.

Мне не удалось найти дату венчания Якова Маляревского и Александры Рычковой, но известно, что их первенец Костинька родился в Елошном в ночь с 30 на 31 октября 1865г. Восприемниками его, т.е. крестными отцом и матерью стали дед Константин Петрович и его дочь Лизанька, которую Костя всегда называл «хресанькой».

К этому времени Яков Григорьевич был рукоположен и определен вторым священником к село-Чернавской Прокопьевской церкви. Служение его началось в январе 1865г. В 1859г. этому причту было положено от казны жалованье 450 рублей серебром в год, за вычетом же двух копеек с рубля оставался 441 рубль. Делилось это жалованье так: первому священнику 150 р., второму священнику – 128 р., диакону – 40 р., дьячку – 36 р. и пономарю – 30р. Таким образом, Яков Григорьевич получал десять рублей, 75 копеек в месяц. Неудивительно, что сына своего они оставили в Елошном на попечение бабушки Марии Яковлевны. И для Кости дом дедоньки и бабоньки, как он их всегда называл, стал родным, а в доме матери он всегда был гостем.

 

Яков Григорьевич Маляревский

На помощь молодой семье была отправлена сестра Александры – Павла Рычкова. Константин Петрович 9 марта 1866г. пишет Маляревским: «Любезнейшие мои дети Яков Григорьевич, Александра Константиновна и Пашинька, здравствуйте. Извещаем вас, что мы сами и сын ваш, а наш внук, находимся в добром здравии. Вожусь с помочанами, начали перевозить Беловские службы. Прихожане старожилы помогают. А псковичи отказались от помощи. Удивительные эти прихожане! Повидимому и ласковы и добры, а на деле никуда не годны…» (ГАКО, ф.307, оп.1 д.40, л.54). В июле 1866г. Маляревский проводит последнюю службу в Прокопьевской церкви. Ему дают самостоятельный приход в станице Архангельской Петропавловского уезда, который тогда относился к Тобольской епархии.

В начале следующего года Александра Константиновна едет в Елошное, где в феврале или марте 1867г. в семье рождается еще один сын – Гришенька. Он тоже остается на попечении бабушки. В августе Лиза Рычкова везет Гришеньку в Архангельскую, где остается на некоторое время.

После их приезда Яков Григорьевич 2 сентября 1867г. пишет в Елошное: «Извещаем Вас, что дорогие гости добрались до Архангельской 9 числа, в среду; старичок вез тихо и надоел им порядочно, но что будешь делать! Гришенька всю дорогу был нездоров и дома-то долго все не мог, теперь немного поправляется. Живем мы, Слава Богу, благополучно, хлебец убрали, урожай, хотя не совсем хороший, но все же придется дешевле купленного, просо уже обмолотили – 100 пудов наколотили. Ныне посеяли ржи пудов 20, семена, спасибо, дали прихожане. Пшеницу пробовали – мука белая. Относительно пригона вашего скота  в Архангельскую на зиму можно сказать то, что нам очень приятно было бы похлопотать для Вас хотя немножко, но не знаю, как Вы сочтете это дело выгодным ли и удобным. А обстоятельства дела таковы: сена у меня две сотни с небольшим есть, цена же на сено еще не определена, теперь запрашивается за сотню 12 рублей, но говорят, что около Михайлова дня будет на 10 и даже на 8 рублей. По приезде от Вас я думал было поставить сам, но трав близко не захватил, ныне рано выкосили, да и страда – работа дорога здесь… Помещения голов для десяти у нас есть, работника тоже будем держать хорошего. А то опасно, упадок рогатого скота теперь затихает, реденько говорят. Лошадями, Слава Богу, благополучно…

Костеньку поцелуйте, он, мы думаем, ходит. Гриша начинает сидеть ... Елизавета Константиновна здорова, кланяется Вам.

P. S. Вот и сентябрь на дворе. Теперь уже поговаривают, что наших казачков хотят перекрестить в крестьян» (ГАКО, ф.307, оп.1,  д.40, л.48).

Станица Архангельская была далеко от Елошанского, приход приносил очень небольшой доход и Яков Григорьевич просит тестя похлопотать о переводе поближе к родственникам, поближе к Елошному. Константин Петрович отвечает 30 апреля 1868г.: «Любезнейшие дети!  Яков Григорьевич и Александра Константиновна с Лизанькою и Гришенькою, здравствуйте! … Извещаю вас, что приходы, в которых я хотел исхлопотать вам место, давно уже заняты. В Дубровно поступил выходец пермский Поляков, довольно мне известный человек и мне сверстник по летам и служению и в скуфье. На тот раз он был в Тобольном. Моревскую занял  Григорий Степанович Наумов, сын о. Степана введенского с обязательством в продолжение трех лет отдавать сиротам Шалабановым по 70 рублей серебром в год из жалованья, да из ружных доходов три части. Официального известия на свою просьбу до сих пор не получил… Будем еще терпеть, верно вам придется положенный срок прослужить в Архангельской» (ГАКО, ф. и-307, оп.1, д.40, л.56).

Летом 1868г. Лиза Рычкова возвращается к родителям в Елошное и вскоре выходит замуж за священника Павла Ивановича Преображенского, который служил в станице Тоболовой.

Жизнь Маляревских в Архангельской тяжела. Якова Григорьевича преследуют смерти родственников. В 1868г. умирает мать Ирина Семеновна, брат Андрей в это время учится в среднем отделении духовной семинарии на казенном содержании. Весной 1869г. у младшей сестры Евдокии умирает муж 25-ти лет, она остается с ребенком и всех Яков Григорьевич должен поддерживать материально. Весной 1870г. в семье рождается третий ребенок – Николенька.

Константин Петрович  пишет: «…Поздравляю вас с новорожденным сыном Николенькою… Извещаем вас, что Мария Яковлевна с Костинькою недавно возвратились из Тоболовой, с 4 до 10 июня гостили там, приезд их ранний был тому причиною: Лизанька разрешилась от бремени 1 июня сыном Костинькой, который через шесть часов умер… Павел Иванович хочет приехать к нам около 10 июля, как бы и вам пожаловать в это же время. Свидание было бы полное. Хозяйственные наши дела в это время препятствовать не могут. Накосить сена ныне можно круто, при сухой погоде, а уборка хлеба, не знаю, как у вас, в нашем приходе будет легонькая. Яровых хлебов нет, кобылка все истребила, особенно на открытых местах. Деревни Кузнецова, Меньщикова жестоко пострадали от этого насекомого. Там только в низинах есть хлебец. А на открытых местах – черно. Жители уже расходятся для работы в те места, где Господь благословил поля земледельцев хлебородием. Курганский округ ныне без хлеба… Костинька стал дивный мальчик… 24 июня 1870г. (ГАКО, ф.и-307, оп.1, д.40, л.60).

Семья Маляревских растет, средств не хватает и о каких либо поездках нет и речи. Яков Григорьевич обращается к Тобольскому архиепископу с просьбой о переводе в село Дубровное Курганского округа: «В следствие сильных неурожаев на хлеб в течение нескольких лет сряду, прихожане мои пришли в крайнюю бедность и не оказывают мне совершенно никакой помощи в содержании; содержать же семейство свое, состоящее из жены и троих сыновей, на одно почти жалованье… при дороговизне на жизненные потребности, нет никакой возможности, но я имею еще троих сирот: брата, сестру и племянницу, которые по бедному своему положению также нуждаются в моей помощи…» (У Солодовой – ГБУТО «Государственный архив в Тобольске», ф.156,оп.11, д.1076, л.1).

Указ Духовной консистории о переводе, но не в село Дубровное, а в слободу Утятскую Яков Григорьевич получил только 25 июня 1872г.

После переезда в Утятскую семью постигло новое горе – у Якова Григорьевича открылся туберкулез. Весной он отправляется в казахстанские степи лечиться кумысом и даже чувствует некоторое облегчение.

Его сопровождала Александра Константиновна, которая вскоре вернулась домой и сразу написала письмо: «Милый мой муженек Яков Григорьевич! Желаю тебе доброго здоровья. Доехала я благополучно до Утяцкой, но только так горько и скучно, что не дай Бог… Остаюсь любящая тебя жена твоя Александра и сын твой Коля. 20 мая 1873г.» (ГАКО, ф.307, оп.1, д.40, л.3).

Старшие сыновья жили в Елошном. А 1 июля Якова Григорьевича уже отпевали в Троицкой церкви станицы Становой, где его и схоронили. Вскоре умер и маленький Коля. Через полгода Александра Константиновна выходит замуж за Петра Николаевича Демина, в то время заседателя курганского окружного суда. Детей из Елошного было решено забрать в Курган, чтобы отдать в училище. В 1874г. братья поступили в первый класс, но были отчислены за неуспеваемость и отправлены обратно в Елошное. Костинька в 1875г, а Гришенька в 1876г. были определены в Ишимское духовное училище.

 

Александра Константиновна и Костя Маляревский

Костя проучился только два года и по состоянию здоровья остался дома. Некоторое время жил у родителей в Кургане, где начал вести дневник, куда ежедневно записывал погоду. Его отец Яков Григорьевич тоже вел дневник погоды. Не удивительно, что став взрослым Константин Яковлевич увлекся изучением метеорологии и даже преподавал ее в техникуме.

Прожив осень 1877г. в Кургане, Костя уезжает в Елошное.  Он пишет большое письмо своему дяде Андрею Григорьевичу Маляревскому, который после семинарии был рукоположен к одной из омских церквей.  «Много раз собирался Вам писать, дядюшка! Давно ни я, ни мои родные, никто из нас не писал к Вам. Я, наконец, вздумал Вам письмо написать… Прошу не обессудить меня, может быть, я пишу не хорошо, что сделаешь? Такова воля. Может, подрасту, так буду умнее. Я Вам, дядюшка, опишу всю мою и окружающих меня жизнь, насколько помню… Я почти что и не помню как умер папаша и как я после того жил. Мал еще был! Не помню, кроме некоторых эпизодов, и того, как мамаша вышла в замуж... Мало я помню из моей прошедшей жизни, особенно давнишней и потому опишу ее коротко. Я помню, как в Утяцкой папаша получил от Вас письмо о Вашем посвящении, женитьбе, поездке в Омск и о жизни в Омске. Помню, что я стоял 1 июля1873 г. в церкви, помню я также отпевание папаши 1 июля1873 г. Я несколько помню и папашу. Впрочем, его лицо, которое я видел, когда мамаша его открывала по его виде, более, я думаю, восстанавливался в моей памяти портретом, находящимся у дедоньки. У меня после приезда из станицы Становой, где похоронен папаша, заболели с Гришенькой глаза, что не позволило продолжать начатое еще папашей наше обучение. У Гришеньки, кажется, глаза болели дольше и потому он стал учиться позже. Через неделю перед маслянной1874 г. мамаша вышла в замуж за заседателя окружного курганского суда, коллежского регистратора, Петра Николаевича Демина. Свадьбы я не помню. После нас увезли в Курган, где мы и жили на квартире у Любови Ивановны Александровой; сестры мужа бабоньки Веры Яковлевны. В это время я помню, что читал Всеобщую историю Германа и был очень доволен, что прочитал ее от корочки до корочки. Воспитание наше сперва шло туго: попишем да почитаем, вот и все. Но потом, по переходу на другую квартиру нас отдали в обучение к Н.В. Михайлову, учителю приходского курганского училища, где мы и учились до 15 сентября1874 г. Учились мы, я и Гришенька, одному и тому же. В это время к нам приехал отец папаши, отставной чиновник Николай Васильевич Демин, с дочерью Аграфеной, кроме этой у папаши еще одна сестра Анна. Они живут в Тобольске. 15 сентября мы оба, после короткого экзамена, нас спросили сделать по задаче арифметической, которых мы и не сделали, поступили в первый класс курганского окружного училища. Здесь наше ученье шло худо, в худых примерах не было недостатка, впрочем, мы мало понимали глупости наших товарищей, парней нередко лет 17-ти и более, когда нам было: мне 9, а Гришеньке 8 лет. Нередко мы не знали, что нам задано, а если знали, то у нас не было пыла или мы не знали, что делать с уроками, впрочем, благодаря нашей свежей памяти, мы учились хорошо, чему, как я видел недавно у дедоньки из одного тогдашней эпохи письма папаши, родители наши очень радовались. Но вот издан устав о всеобщей воинской повинности, и папаша назначается членом воинского присутствия и уезжает набирать рекрут. Мамаша, видно, соскучившись, вздумала ехать с ним в Моршиху, за Елошным, к вам близко, куда ему следовало тогда ехать. Нас же, меня и Гришеньку, оставила дома, под надзор верной служанки Варвары, у которой было два сына и две дочери. Надо сказать, что в это время, то есть от начала учения у Н.В. и до описываемого времени, в нас развилась любовь к чтению, мы брали разные книги у Н.В. и читали их от скуки, брали и у других знакомых. Ну, так в это самое время, перед Рождеством1874 г. остались мы в Кургане под присмотром Варвары. В это время мы много строили фантастических замков, более военных. Гришанька особенно отличался военным духом, потому что ему очень нравились блестящие отличия военных. В это время, один нам близкий родственник, сын нашего дяди Евгения, открыл нам тайну стреляния из лука (орудия), в это же время мы облили подушки чернилами, что также составляло тайну, не спали целую ночь, рассуждая, как мы летом наделаем пистолетов и прочих орудий и о многих других делах, тогда же изобрели мы альпакский язык. И много мы в это время сделали!

В это же время Варвара, положенные в печку для высушки, пимы мои сожгла, и я ходил в рождественские морозы в дырявых (целых пимов я не имел, или были, да далеко) сожженых. Можете себе представить, как я простудился! У меня открылась золотуха и из ушей текло и на голове были вереда[1]!!! По причине болезни я не мог учиться и тоже, кажется, не стал ходить в училище, не помню хорошенько. Приехали папаша и мамаша. У мамаши родилась дочь Александра. Я не знаю, которого она числа родилась. Мы еще немного походили в училище и перестали: учитель за не представление нами задач оставил нас без обеда, за что нас и взяли из училища. Дальше не помню. Кажется, мы в непродолжительном времени уехали в Елошное. Летом1875 г. в Елошное приехал сын бабоньки Евгении Яковлевны Иониной – Александр, которому и поручили приготовить меня в первый класс Ишимского духовного училища (он был переведен в четвертый класс того же училища). Ученье у нас что-то не клеилось, да так и не склеилось. Я в это время в первый раз ходил в поле, вместе с Александром Алексеевичем Иониным. Около половины августа я снабженный всем, начиная от иголок и кончая полушубком, отправился вместе с бабонькой в Ишим, для ученья, или как я думал на чистую погибель. Сперва мы приехали к дядюшке Павлу Ивановичу Преображенскому, который жил в Тоболовой, в 25 верстах от Ишима. Здесь я, сдав, как следует, свой экзамен поступил в первый класс училища и под руководством Александра Алексеевича учился я сперва ладно, но потом, утомившись, стал учиться худо. Но все-таки кажется я в этот год не получил ни одной единицы и весьма мало двоек, только за латинский язык.

Я в этом году, если случалось два праздника, ездил к дядюшке в Тоболову. На рождество ездил в Елошное с Александром Алексеевичем, а маслянку гостил у дядюшки. В это время у меня болели руки – была чесотка – верно, я заразился от моих товарищей, многие живут очень неряшливо, а клещам то и надо… Многое я пропустил, и этот год очень часто в больнице лежал. Развитие умственное шло плохо, зубрежка мне опротивела, а книг библиотеки всему первому классу не давали – мало больно, да и картинки выдирают. Кое-какими книгами я пользовался от А.А., который был библиотекарем. Нравственное развитие шло хуже, чем и умственное. Вы знаете, какие это люди «бурсаки», ранее я никогда ни с кем, кроме Гришеньки, не играл, и, разумеется, чуждался этой толпы. Я так моих соучеников потому называю, что они и действительно такими мне кажутся. Физическое развитие совершенно было во мне остановлено. Зимой нечем было поиграть, хотя я пожертвовал 10 копеек на катушку. Но мне не привел Бог на ней покататься: перед маслянкой1876 г. лежал в больнице, а после был у дядюшки Павла Ивановича. Весной построили у нас качелю, и я на ней много качался. Тогда же мы ходили на рекляции в поле, впрочем, я ходил только раз. Перед и в экзамены я купался, хотя плавать и не умел. Ходил также с А.А. гулять на берег Ишима и еще кое-куда. На пасхе я был у дядюшки. У них тогда была годовая дочь Анна, которая и теперь жива. Экзамен я сдал порядочно. Я, кажется, в этом более успел по случаю, потому что из латинского языка знал очень мало, а из Священной истории ничего. Что я повторил с А.А., то меня и спросили, а из Священной истории только что прочитал статью, меня вызвали и я взял билет на эту статью. В сентябре прошлого1875 г. мамаша купили на оставшиеся после папаши деньги 300 руб. дом. Папаша Петр Николаевич был столоначальником полицейского курганского управления. Приехал я на вакацию в июле1876 г. сперва в Елошное, а потом и в Курган. Дом наш крестовой, на конце города, далеко от полиции, места служения папаши, и базара... Я после вакации опять поехал учиться, но уже как ученик второго класса. Гришенька тоже поехал. Поехали мы с бабонькой.  Гришенька поступил в первый класс. Стали мы учиться, я по-прежнему не худо, не хорошо, а по вновь прибывшему греческому языку я учился несильно хорошо, впрочем, в году была одна только двойка. Гришенька учился сперва плохо, зубристика ему совсем не могла нравиться при его горячей и сильной натуре. Я в этот год еще чаще хворал, чем в прошлый. Особенно сильно развиты у меня горловые боли, к тому же у нас в училище появилась корь, которой подверглись я и даже Гришенька. Я пролежал в больнице целый месяц.

Кстати, я Вам расскажу, что у нас за больница: в ней около 10 кроватей, так что иногда больные принуждены лежать на полу. Фельдшер не постоянный, часто уходит, что бывает и со сторожем. В каждой кровати постольку клопов, что подико у Вас и во всем приходе нет. Каково спанье! Пища только маленько получше, чем в бурсе. На рождественский ваканс я и Гришенька поехали с тетушкой и хресонькой моей Елизаветой Константиновной, поехали мы в возке, с песнями даже. Через несколько времени, перед моими именинами, 27 декабря, у меня повторение, горловой припадок. Я остался гостить в Елошной и прогостил до маслянки1877 г. в это время я более бездельничал, и только кое-что читал.

Между прочим, в виде одного припадка, нечто между круппом и коклюшем. Я этому припадку подвергался осенью. Сперва я сильно кашлял, кашлял до поту, потом я наздыхивался холодного воздуха, когда ученики стали приходить из класса и отворять двери, я в класс не ходил, комната моя была подле коридора, у меня явилось удушение, я не мог вздыхать и дышал с сильным шумом. Старшие ученики отвели меня в больницу, там не было фельдшера, пока за ним ходили, у меня дыхание сперло пуще. Фельдшер явился, но он не знал, какая у меня болесть. Послали за доктором. Я чуть не умер. Приезжал даже наш многоуважаемый смотритель Смирнов верно для принятия моей души. Я таки ожил. Я стал учиться маленько получше. Перед летом я стал ходить кое-куда в поле, также ходил я к одному знакомому дядюшке купцу для чтения газет. К экзаменам я приготовился плохо, у нас была суета, приходили и уходили солдаты, да и лето также более манило на улицу поиграть. Но все-таки, опять благодаря счастью, я ответил и как я после слышал, был переведен в третий класс шестым учеником. Гришенька приготовлялся хотя и меньше, чем я, но все-таки выдержал экзамен лучше меня и перешел во второй класс вторым учеником с похвальным листом. Мы уехали с дядюшкой, который был переведен в село Дубровное Сычевской волости Курганского уезда, в 65 верстах от Елошного, и 35 – от Кургана. На этот ваканс А.А. Ионин не приезжал. Мы с Гришенькой ездили в Курган и там ходили по окрестностям города, в Елошанском тоже гуляли. В августе месяце я с бабонькой ездил в Падун, местечко – завод, Ялуторовского округа, где есть доктор, там я лечился. Доктор сказал, что мне следует остаться дома и не учиться, а весной приехать в Падун. Как советовал доктор, так я и сделал. Я надеялся не отстать от Гришеньки в учении, думал, что если буду учить, что следует, то и успею. Когда Гришенька уехал, я вместе с мамашей уехал на житье в Курган. В Кургане я в хорошую погоду ходил на берег Тобола, который от нашего дома сильно близко (из наших окон видно Черемуховскую церковь) и там лепил из глины разные штуки или сидел, глядел и кричал, чтобы слышать эхо, которое здесь очень хорошо слышно. Или за город на луг, к ручейку, что тоже недалеко, или, если была погода пасмурная, то читал, писал, либо учил, что следовало, из книг, купленных мне дедонькою. Так шла моя жизнь до Дмитриевской ярмарки… (ГАКО, ф.и-307 оп.1, д.3,лл.11-15).

Учась в Ишиме, Костя часто писал дедоньке и бабоньке в Елошное и очень редко писал матери.

«Любезный мой дедонька Константин Петрович, бабонька Мария Яковлевна, тетинька Павла Константиновна и бабонька Евгения Яковлевна, здравствуйте! Я во время пасхи гостил у дяденьки в Тоболовой по причине болезни. И по прошествии болезни я отправился от дяденьки в г. Ишим. Во время пребывания моего в Ишиме в день прибытия от дяденьки, т.е. с 20 апреля я все учусь. В Ишиме со мной ничего не случилось, только нас водили в поле. Но я там не был. У нас две качели круглые, одна в ограде бурсы и другая в училище. Я весьма Вам, дедонька, благодарен за то, что Вы выписали журнал «Ниву», которую, если приеду на вакацию, по Вашему позволению буду читать. Также благодарю Вас и за посылку в два рубля. Вы, дедонька, писали, что слышали от очевидцев, что город Ишим грязен, а также писали, что как-то я хожу в класс. Город Ишим действительно был грязен, но я избавился этой грязи. Во-первых, я пролежал в больнице две недели, а потом я был у дяденьки один месяц и таким образом избавился грязи, во время которой мне пришлось бы делать не очень приятные прогулки от бурса до училища. Если найдутся товарищи, то поеду к Вам на вакации, то может быть поеду с дяденькой. Ваш внук Константин Маляревский. 1876г. 25 мая г. Ишим»  (ГАКО, ф.и-307, оп.1, д.40, л.67).

Костя летом 1878г. уже не поехал в училище, и Гришенька оказался в Ишиме один. С этого времени начинается многолетняя переписка братьев.

«1878г., августа 18 дня, в 11 часов вечера. Любезный брат Костинька!!! Здравствуй!!! Первым долгом от души желаю тебе здоровья и всякого благополучия. Дальше начинаю описывать тебе про свое житье-бытье. В город Ишим приехал я 15 августа в 6 часов вечера. Живу я теперь в бурсе. Мы еще не начинали учиться и завтра, т.е.19 числа будет молебен. Писать больше нечего, потому что в продолжении трех дней не накопилось новостей! Затем, желаю тебе здоровья и благополучия и заканчиваю свое недолгое и неизящное письмо. Брат твой Г.Маляревский» (ГАКО, ф.и-307, оп.1, д.40, л.6).

Родителям Гришенька пишет в ноябре: «Любезнейшие мои родители папаша Петр Николаевич и мамаша Александра Петровна! Здравствуйте!!! Первым долгом благодарю Вас за Ваше письмо и деньги, которые я получил 6 ноября. Вы просили меня, чтобы я написал Вам: хорошо ли мне жить в бурсе и в чем я нуждаюсь. Относительно этого последнего я скажу Вам, что я ни в чем не нуждался бы, если мне не ехать на вакат, а если ехать, то я нуждаюсь: в шарфе, пимах, шапке и рукавичках, но не присылайте мне всего этого, а то я уже очень много вам стану со своими нуждами и прихотями. Шубу казенную мне выдали хотя очень худую и совсем не теплую, но, впрочем, я могу в ней как-нибудь проходить зиму в класс. Не знаю об чем бы Вам писать, разве написать Вам об наших училищных новостях, да мы ими как-то не очень богаты? Впрочем, найду чего-нибудь. Начать разве с того, что к нам в бурсу послан надзирателем Николай Степанович Гвоздицкий, племянник отца Василия. Он человек очень добрый. Да скажите Костиньке, что мы из латинской грамматики учим синтаксис, а из хрестоматии переводим жизнеописание Фемистокла… Желаю Вам счастия, благополучия, успехов и сто два года здравия.   Ваш сын Григорий Маляревский.   Ишим. Ноябрь 1878г.» (ГАКО, ф.и-307, оп.1, д.46, л.44.).

Костя продолжал жить в Елошанском, много читал, вел дневник природы, любил писать письма, благодаря которым предстает бытовая картина сельской жизни священнической семьи. Часто писал Иониным, сыновьям бабоньки Евгении Яковлевны, которые приходились братьями его матери, брату и очень редко матери.

«Любезнейшие мои дядюшки Григорий Алексеевич и Александр Алексеевич, здравствуйте!  Я писал вам около 27 октября из Кургана, куда я приезжал на ярмарку с дедонькой.  До ярмарки я гостил у дядюшки, учил Колю. На ярмарке купили швейную машину за 42 рубля, да к ней еще разных штук рублей на восемь. Купили еще книгу «О здоровом и больном человеке» Бока. В Курган с нами ездил дядюшка, работник, солдат… Поехали мы из Кургана и кучер наш был шибко навеселе. Гнал он наших лошадок так, что только ну! Сперва его унимали, а потом перестали. А славно ехать осенью по бору!  Я несколько раз выходил из повозки. Под вечер мы приехали в Дубровное и когда мы, казалось, по улице проехали, а до дядюшки осталось только 3 или 4 дома, Гедко, купленный дедонькой у моей мамаши, пал под повозку… Его перенесли, да нечего сделать и не могли. Он пропал. Через несколько дней мы поехали в Елошное. По приезде в Елошное раскупорили машину и вздумали шить, да не тут-то было! Во-первых, оказалось, что книжка наставлений не та, которую следует. Я долго бился над машиной, и все-таки ничего сделать не смог. Поехали бабонька и тетушка в Лебядково на ярмарку, надеясь найти там продавца машины и у него научиться шить. Это было, кажется, 5 ноября. Съездили в Лебяжью, но машина опять не шила…» (ГАКО, ф. и-307, оп.1, д.40, л.8).

«Любезный брат Гришенька! Здравствуй!!! Я, любезный братец, теперь маленько здоров и пишу ради многости происшествий… Эх! Братец! Кабы ты здесь был, то сказал бы!... Во-первых, у вновь прибывшей учительницы Уткиной брат Григорий учится в медико-хирургической академии и хочет приехать в Елошное… В-третьих, дедонька уехал по благочинию, а тетушка находится в Дубровном, она была в Кургане, училась шить на купленной машине. Я же здоров, занимаюсь в училище за дедонька. В-четвертых, у меня еще не пропала охота идти в учителя и я ищу всяких способов к узнанию поближе этой должности. В-пятых, у меня есть теперь какая-то хрестоматия литературная, очень славная, оставлю до Рождества. В-шестых, прошу тебя привести в Елошное мои рисунки, картины Григория Ивановича, книги наши и если можно книги из библиотеки, хоть и с рисунками, я бы срисовал. В-седьмых, я читал логику и по ней узнал, что есть философия…» (ГАКО, ф. и-307, оп.1, д.40, л.10).

«Любезнейшие дядюшки Григорий Алексеевич и Александр Алексеевич!… 1879г. марта 13, во вторник, я написал Вам письмо, но т.к. наши большую часть времени дня проводили на базаре, а я оставался дома, то я и не нашел случая передать письмо в почтамт до 15 числа. В эти дни я занимался вот чем: 13-го ехали из Дубровного в Курган, но хотя и приехали при солнце, но я только написал Вам письмо, а затем ничего не делал. Была тогда вечером у нас гостья с Белого, прежнего места жительства дедоньки, жена тамошнего священника о. Андрея Тихомирова, дочь брата, племянница бабоньки Евгении… по имени Надежда Васильевна. Она рассказала, как живет наша родня из дома Русановых, ибо она ездит в Петровское и другие места, где они живут. Назавтра я на базар не ходил ни разу, а ходил к Николаю Васильевичу Михайлову, учителю приходского училища города Кургана, который приготовлял меня и Гришеньку в уездное училище. Человек он добрый, и обратился я к нему вот по какому случаю. Здоровье мое слабо, хотя оно и поправляется, но … при большем напряжении сил … может снова расхлябаться. Где бы я мог продолжить свое образование, кроме духовного училища? Но в училище занимаются усиленно. А такие занятия … мне будут не под силу. По этим причинам я вздумал учиться сам дома, что было и начал. Но по прошествие даже одного месяца я уже ощущал недостаток в учебниках… 16-го, в пятницу поехали в Дубровное и приехали в тот же день (верст 35-40). 18-го, в воскресенье со мной случился горловой припадок, от того, что накануне промочил ноги (уже таяло и была вода). Я остался в Дубровном. В Дубровном были скотские падежи и в некоторых окрестных селах. У дядюшки скот здоров, они за ним усиленно смотрят. В среду, 21-го числа приехал из Кургана мастер-красельщик А.Я.Соколов. Он из ссыльных, но занимается подрядами, которые ему как лишенному прав давать запрещается…» (ГАКО, ф.и-307, оп.1, д.40, л.94).

«Любезные мои родители: папаша Петр Николаевич и мамаша Александра Константиновна! Здравствуйте! Имея теперь случай писать с дедонькой, я во-первых желаю Вам здоровья и во всем хорошем хорошего успеха. Я в настоящее время, Слава Богу, здоров и от болезни, которую было получил 2 декабря, поправился. Болезнь моя это известный Вам горловой припадок. В настоящее время я занимаюсь более посторонними предметами, нежели изучением предметов следуемых по программе духовного училища. Происходит это оттого, что я нахожусь до сих пор в болезненном положении и, не имея надежды на совершенное выздоровление, боюсь поступать в вышеозначенное училище, тем более, что я при слабом здоровье и при 11-часовых занятиях могу умереть или дыхательным калекой сделаться. Имея в виду это я, желая принести пользу себе и избавить от напрасных расходов моих родственников, прошу Вас о нижеследующем: ныне, как мне известно, есть спрос на учителей и вот я туда же думаю идти. Теперь я Вам скажу причины и удобства этого поступка. Во-первых, жалованье хорошее, во-вторых, труд только 5 часов в день, кроме лета, а тут тоже можно где-нибудь заниматься. Жалованье, сколько мне известно, 200 рублей в год, отопление, освещение и квартира готовые. Заниматься с 1 октября до 1 апреля, а с 1 апреля вакант, можно поправить здоровье. Но все это хорошо, но и трудности есть. Я теперь не знаю, скольки лет должен быть учитель, т.е. какое самое младное время для поступления в учителя и какие для этого нужны знания. Если Вы, папаша, не откажете мне в помощи, то прошу Вас, не можете ли достать где каких-нибудь правил для поступления в учителя, соображаясь с которыми я и стал бы поступать. О доставлении мне правил я уже писал Н.В.Михайлову и если бы Вы с ним как-нибудь снеслись, то еще лучше поискать случится. Не оставьте без внимания мою просьбу, папаша, и сообщите об ней мамаше, ибо это эпоха моей жизни… Остаюсь любящий Вас сын Ваш Константин Маляревский. 18 декабря 1878г., вечер, 10 часов. Село Елошанское» (ГАКО, ф.и-307, оп.1, д.40, л.97).

«Здравствуйте, любезные родители: папаша Петр Николаевич и мамаша Александра Константиновна! Первее всего желаю вам всего хорошего от Бога: здоровья, счастья и всего, чего  Вы пожелаете. Я в настоящее время здоров, как и прочие здешние семейные, исключая дедонька, здоровье которого очень слабо и ненадежно. Дня четыре тому назад ему сделалось очень худо, да и теперь он оправился плохо. Я получил, папаша, Ваше письмо от 10 сентября 14 числа того же месяца, и до сих пор не мог еще найти время для обстоятельственного ответа на него. Вначале письма Вы, папаша, говорите о Гришеньке, сделаю и я тоже. Я получил об нем кое-какие известия от Александра Алексеевича Ионина, а именно: Гришенька принят в семинарию в первом разряде, в котором всего учеников двое. Верно, также он принят и на казенное содержание. Письма от него не получал, а желал бы. Напишите ему от меня поклон. Я об Вашем переселении в Тобольск, папаша, не знаю что думать, потому что не знаю Ваших надежд и причины; не думаю, что причиною чего было только то, что Ваши родственники не имеют деликатности, да и едва ли лучше жить далеко от родных и кровных… Я слышал, что в Западной Сибири хотят вводить судебным мировые установления, наперед еще только судебных следователей; не думаете ли Вы, папаша, поступить. Впрочем, относительно первой причины могу сказать, папаша, что Вам, кажется, вовсе неизвестны причины, побудившие здешних и дубровских останавливаться не у Вас, а на другой квартире. Я постараюсь Вам несколько это объяснить, тем более, что Вы при этом можете увидеть, нужен ли я у Вас и могу ли я к Вам ехать. Впрочем, я прошу не принимать это за ябеду или за старание оправдаться, а также и за причину окончательного разрыва.  Вы останетесь, как и прежде моими родителями, а я Вашим сыном. В последний раз были у Вас дедонька и дядюшка прошлого года осенью, а я и бабонька еще раньше, именно в день Вашего отъезда в Кресты. В этот день случилось то, что заставило оставить Вас елошанских и дубровских. Не знаю, по какому случаю, бабонька и мамаша поспорили, причем, мамаша – я не должен ее судить и не сужу – бранила бабоньку и вела себя относительно ее весьма неделикатно и неприлично. А когда я говорил бабоньке, чтобы она «не занималась», мамаша меня ударила. Я приехал для того, чтобы мамаше не было скучно во время Вашего отъезда; да кроме того еще мало ли что может случиться: можно захворать и пр., а мамаша мне сказала: ты послан подсматривать! Но я все же поехал. Не знаю, что сказала бы мамаша, если бы я поехал теперь?

Назавтра я и бабонька уехали. Мамаша поступила относительно бабоньки не деликатно, и я знаю, что поступи я втрое деликатнее относительно мамаши, я подвергся бы неминуемо ее проклятию и вечному изгнанию из ее дома, которое и теперь едва ли не имею…

Благословение матери велико, а проклятие страшно, но что я сделал!? Бабонька теперь уже не может посещать мамаши, но я сын ее, однако все же теперь я, папаша, отказываюсь приехать к Вам, несмотря на Ваше обещание счастья. Мамаше, как я испытал, я вовсе не нужен, и даже лишний, да и Вам, папаша, тоже едва ли буду полезен, самому мне в Курган совсем незачем ехать: книги для занятий у меня есть, здесь я могу работать и гулять, здесь ничто не нарушает обыкновенного, обыденного хода дела, здесь я не рискую своим здоровьем (как бы рисковал, например, в поездке в Тобольск в настоящее время), и все же я здесь нужен дедоньке, как я уже сказал, он очень слаб, но хотя не всегда, но иногда делаю кое-что для него. Здесь живет теперь Коля, сын дядюшки и я его учу. Когда я учился в Ишиме, дядюшка ухаживал за мной, когда я был болен, брал меня к себе на вакации и был там единственным моим родственником. Могу ли поэтому оставить его сына? Но для матери?! Для матери все можно сделать, но нужен ли я мамаше? Я испытал, что я не нужен и потому остаюсь здесь.

Я не думаю, чтобы в городе можно сделаться лучше: искусство скорее уродует природу человека. Конечно, никому неизвестно, что будет далее – и я желаю всем сердцем, чтобы Вы, любезнейшие родители, получили вполне то счастье, на которое надеетесь. Дай Бог! А что будет со здешними, знает один Бог и да будет его святая воля. Мне известно – они не обидели мамашу без причины ни чем – мамаша сама их от себя отдалила, да кажется и по своему желанию.

Итак, любезные родители, я не могу к Вам приехать в Курган, но я думаю, что мне приведется быть в Тобольске хоть ненадолго, потому что я думаю учиться в учительской семинарии в Омске, если Бог даст здоровье и возможность  исполнить это. А если этого исполнить будет нельзя, то, что Бог даст: вперед забегать не буду. Впрочем, и в Тобольск ехать с Вами мне едва ли будет можно – скоро наступают холода. Прошу Вас, не огорчайтесь и не сердитесь на мой отказ, а мамашу прошу не лишать меня своего благословения; я считаю его столь высоким и святым, что не думаю, что б мамаша из-за такой малости, как временное нежелание мое приехать к Вам, лишила его меня, старшего сына. Я никогда не откажусь от сыновних обязанностей, и если помощь моя когда-нибудь будет нужна, я буду стараться помочь мамаше всеми силами, конечно, если это будет возможно и согласно с совестью и законом Божьим. Я думаю приобретать хлеб трудом, а если будет нужно, буду трудиться для мамаши. Теперь я не могу быть Вам полезен – скорее требую  Ваших же расходов, здесь же я приношу некоторую пользу.

Прощайте, папаша и мамаша! Может быть, в письме этом Вы найдете некоторые резкости: прошу извинить меня в этом, я умею только молчать или говорить – среднее же не знаю. Если бы я теперь промолчал, думаю, было бы хуже, чем все написать.

Занятия мои идут кое-как, науку не забываю и здоровье берегу. Остаюсь с пожеланием Вам всего хорошего от Бога. Жив и здоров, любящий Вас и просящий Вашего родительского благословения сын Ваш Константин Маляревский. 1880г. сентября 30 дня. Елошное.

P.S. Мамаша, думаю Вам будет не без интересно узнать следующее: завтра здешнему дьякону Максимову сороковой день по смерти, а в субботу у отца Николая, здешнего священника, умерла жена, оставив двое детей. К.» (ГАКО, ф.и-307, оп.1, д.40 л.134).

Для внука дедонька Константин Петрович выписал необходимые учебники, и Костя начинает самостоятельно готовиться к поступлению в Омскую учительскую семинарию. 15 апреля 1879г. с благочинным Константином Петровичем случился удар в жаркий день, после службы и с тех пор он находился в «расслабленном» состоянии почти два года.

Костя писал в дневнике: «Дедонька умер 4 февраля 1881г. в три часа, хоронили восьмого, в воскресенье. На похороны приехали дяденька и хресонька, были и папаша с мамашей. Они привезли телеграмму о разрешении похоронить дедоньку у церкви…» (ГАКО, ф.и-307, оп.1, д.40, л.149).

С потерей любимого деда Костя оставался без материальной помощи для дальнейшей учебы, на мать рассчитывать не приходилось. Он отправляет прошение в Тобольск: «Его Превосходительству Председателю Тобольской казенной палаты священнического сына Константина Яковлевича Маляревского Прошение.  Желая поступить в Омскую учительскую семинарию учиться и не имея средств для содержания, я прошу Ваше Превосходительство, в случае успешного выдержания мною приемного экзамена, если не будет препятствий, принять меня на казенное содержание, как стипендиата от Тобольской губернии. Обязательства, соединенные с пользованием стипендиею, я обязуюсь исполнить.   Священнический сын Константин Яковлевич Маляревский.  1881г. июля 24 дня» (ГАКО,  ф.И-307, оп.1, д.8, л.1).

В тот же год Костя был принят в учительскую семинарию на казенный кошт. Его семинарскую жизнь можно проследить по письмам к брату и о. Павлу Преображенскому.

 

Омская учительская семинария

«Здравствуй, Гришенька!   …Благодарю тебя, братик, за твое письмо. Это первое письмо, полученное мною здесь,  в Омске… Я в настоящее время здоров, занимаюсь ладно, живу кое-как… Делать есть что и отдохнуть можно. После дела будет больше, потому что у меня память плохая, а кое-что нужно будет вновь учить… Душевная жизнь пошире – но в ней столько грязи, гадости, недостатков… стыдно, а нужно сказать. Причина всему, что воля у меня равна нулю. В пустяках я проявляю все силы, а на деле – ничего… В Елошном я жил своей жизнью. До прежнего Рождества, когда я виделся с тобой в последний раз, я жил потихоньку: работал, учил Колю и учился и пр.  Тут наступило другое время. Начиная с 11 декабря и до конца июня я писал стихи.  Дедонька умер 4 февраля. Это дало немало новых впечатлений. Но, главное, что случилось в это время, было то, что в Елошное на место умершего о. дьякона был назначен молодой псаломщик Александр Григорьевич Остроумов, сходный со мной по силам души и характеру, но сильнейший меня умом и получивший совершенно другое направление. Он исключен из семинарии за воровство, можешь себе представить. С ним-то я и познакомился, можно сказать, подружился. Разговоры, споры, издание Елошанской летописи, писание стихов – все это брало немало времени. Но все было кратко… Я поехал учиться.

Презабавная вещь была моя поездка с начала и до конца. Я, конечно, в каждом месте, т.е. в Тобольске, в Тюмени и в Омске предполагал нечто, которое выворачивалось, оставляя все мои приготовления в стороне, но почти всегда к моему благу. Сперва сборы, положили, что я поеду числа 11-14 с матерью о. Петра, нашего елошанского священника. Теща эта пробыла до 22 и то насилу-насилу выехали. Со мной положили 23 рубля денег – дядюшка и бабонька думали, что их хватит  до Тобольска. Поехали. Первый ямщик презабавный, презамечательный человек и вез нас 80 верст за 3 рубля 25 копеек. Потом разнообразие: типы, виды, чего-чего нет. Я увидел заведения Боровлянской лесной дачи: что за лес! Страсть! Тюмень. Был на могиле Филофея Лещинского. Он велел себя положить пред дверьми храма монастыря, чтобы все попирали его прах… Жил целую неделю. Опять типы и ни одной копейки не заплатил. Гулял! Путь до Тобольска был свершен на пароходике «Орел» в двое суток – даром! И в первом классе! Вот что значит знаться с купцами. Моя бывшая товарка купчиха и ей ведь родня, а она глупа. Тобольск мне очень понравился, особенно крепость, церкви и в сравнении с здешними. Тоже и здесь крепость на ровном месте, на мысу Оми и Иртыша, вал и ров… 4 церкви. Отлично. Здесь замечательная военная гимназия: по главному фасаду 188 окон, а имеет вид квадрата, цельный корпус! Три этажа. В Тобольске я жил с 1 по 30-е, учился и читал, гулял и ходил в церковь. Вот были мои занятия. Учился менее всего, хотя за этим и приехал. Побывал везде, где нужно и почти все видел, что можно. Читал, но мало, но надеюсь прочитать лучшую часть русской литературы, не сбылось. Узнал Александра Алексеевича и еще кое-кого.  Жил опять даром. Вот теперь сколько у меня долгов. Певчие не понравились, здесь, кажется,  лучше, только здесь тенора плохи. Поэтическая деятельность кончилась и, думаю, надолго. Практика!  Бросить заманчивые грезы и идти прямо к намеченному дню.

Какой ты учишь язык? Напиши.  Отправление в Омск из-за опоздания парохода доставило случай полюбоваться на Тобольск при полной луне. Утром ехать. Пароход пошел, и я видел разнообразные картины, берега часто столь красивые, что чудо! Надо еще сказать, что я был, когда провожали икону пешком в Ивановское. Отлично! На пароходе было много людей и случаев их наблюдать в продолжение пяти дней. Погода была прегадкая, когда подъезжали к Омску. Тут неизвестность, где остановиться, затем в семинарию, через два дня прошение приняли. Экзамен сдал… Семинарист! И ничего не нужно: будем ждать три года! А мысли-то, мысли!?..Товарищи как везде. А я с ними не умею обращаться. Прошу тебя, братик, хотя к Покрову или через месяц написать о мыслях; что думает мама и что папа о моем поступлении; что думаешь о Елошном и Дубровном. Я скажу, что мне теперь нельзя ездить к маме. Ты письмо видел? Я много писал. Как узнал о моей поездке? Что думаешь о моем поступлении… Пишу как брату, прошу извинить, а не бранить. Тебя же браню: оставляю на суд твоей совести. Брат твой. Свеча догорает.  Константин Маляревский.

P.S. Не знаешь ли где другой Константин Маляревский? О другом Константине Маляревском я ни от кого не слышал. 8 сентября писал бабоньке и другим. Из Тобольска ни гу-гу. Молчат. Очки ношу. Дневник перестал вести после выезда из Елошного. Омск. 1881. Сентябрь» (ГАКО, ф.и-307, оп.1, д.40, л.173).

(Другой Константин Маляревский – сын рано умершего Ивана Григорьевича Маляревского, судьба его неизвестна – А.В.).

О. Павлу Преображенскому: «Любезнейшие мои родственники: дядюшка, хресанька, Количка, Анюточка и Лизута, здравствуйте!… Семинария устроена хорошо, учителя все хорошие, только один Лебединский перевирает неумеренно. Больше всех занимаются в нашем классе о. Иоанн Рождественский – по трем предметам 8 уроков в неделю. Затем Шаврин – по арифметике, геометрии и черчению 7 уроков и Петр Миловский – 6 уроков по русскому языку и чистописанию. Библиотека при семинарии богатая и брать книги можно, но я пока взял только одну; читать мало случается. Ученье в семинарии три года: первый приготовительный, второй учебный, а третий практический. Во втором классе те же почти предметы, что у нас, только шире, кроме того педагогика и методика с наблюдательными уроками. В третьем большею частью педагогические науки и пробные уроки…  Омск. Октябрь 1881г.» (ГАКО, ф.и-307, оп.1, д.40, л.138).

Брату Григорию Маляревскому: «… Я думаю о будущей учительской жизни. Мое высшее желание попасть учителем в Елошное, устроиться там и заняться земледелием и наукой. О земледелии много читаю , все, что есть в нашей библиотеке… О товарищах – это большею частью юноши 16-18 лет, окончившие курс в уездных училищах и не вынесшие оттуда ничего или очень мало. Учатся столь плохо, что учитель русского языка говорит: 10 лет учу, а такого курса не бывало… Омск. 26 марта 1882г.» (ГАКО, ф. и-307, оп.1, д.40, л. 193).

И снова брату:  «Здравствуй, брат! Я здоров, живу и учусь по-старому. Желаю тебе всего доброго. Хочу маленько опять поговорить с тобою. Не слышно у вас о том,  что по случаю коронации хотят распустить учебные заведения? Я вот теперь все фантазирую на эту тему. Знаешь ведь, что мы изучаем естествознание. Так я хочу собирать коллекцию насекомых и гербарий. Фантазирую также об исследовании сельской общины Курганского округа.  Видишь, каков я. Есть мысль переписать это письмо, да хочу показаться таким, как есмь. Кажется у нас, т.е. у меня с тобой ныне мало общих интересов. Не от того ли и переписка-то такая. Чем, например, я интересуюсь? Более всего собою. А тебе, думаю, до этой личности нет особенной заботы... Мне бы хотелось чего и сам не знаю. Нужна сила воли, а у меня ее для мелочей нет. К чему эта исповедь? Кажется и письма-то не следовало-бы посылать. Черт знает, что за мысли лезут в голову!  Сейчас думается: может быть подумает: умен и прочее (глупо до известной степени). И еще сознательные глупости делаю, написав это. Ничего, ничего, молчание. Напиши, брат, что знаешь о маме и папе. Они мне не писали, а я писал. Авось, Бог даст, кончу курс, сделаюсь учителем да поселюсь в деревне, повзрослею и исправлюсь. Уничтожится тщеславие, лицемерие, себялюбие и глупое подхалимничество. Поскорее, поскорее… Прощай, брат! Не тебе бы это письмо, а так, кому-нибудь бы без подписи послать – только бы высказаться. Я то, что называется на школьном языке – филисофствую, т.е. глупею. Получал бы – на, читай! А какие здесь новости? Да вот бесчисленное множество торжеств и всего прочего: народные чтения, панихиды, юбилеи. Из-за чего люди бьются?!  Я тоже присутствую почти на всех… Поддержи, брат, если можно. Все вокруг глупцы – не глупцы, а поговорить не с кем. Да вообрази: кто может такой разговор вести. Станешь ли читать? А отвечать-то? Ответь, пожалуйста! Хоть побрани, чтобы стыдно стало, или что другое, только напиши. Прощай!  Омск. 1 марта 1883г.» (ГАКО, ф-307, оп.1, д.40, л.209).

Константин Маляревский в семинарии был на хорошем счету и даже получил награду – 60 рублей серебром.

Перед выпуском директор семинарии Митрофан Алексеевич Водяников письменно сообщает Маляревскому: «Дорогой ученик Константин Яковлевич! Спешу уведомить Вас, что Вы можете занять место учителя в одном из приходских училищ города Омска с жалованьем в 300 рублей серебром в год. Ждем Вашей просьбы, и по получении ее на имя директора училищ Вы немедленно будете определены на эту должность. Вы будете иметь здесь и другие уроки…» (ГАКО, ф. и-307, оп.1, д.8, л.5).

Но Маляревский мечтал вернуться в Елошное. Он пишет своему приятелю Александру Остроумову: «Я окончил курс омской учительской семинарии и назначен учителем в село Шмаковское. Мне хотелось поступить учителем в село Елошное, на мою родину. Но елошанский учитель Брагин до сего времени не отказался от своего места, хотя и обнадеживал.  В Елошанском я надеюсь устроиться и в материальном отношении гораздо лучше, чем во всяком другом месте, и потому что там живут ближайшие родственники. Там только могу я найти средства исполнить свое желание и заняться метеорологией, в свободное летнее время и сельским хозяйством…» (ГАКО, ф.и-307, оп.1 д.44, л.23).

Через хлопоты в Тобольской казенной палате Маляревскому удалось получить назначение в Елошное. Из Омска он выехал 4 августа, навестил в Кургане родителей, познакомился с младшим братом Александром Деминым, которому шел четвертый год и сообщил Григорию, что папаша сильно хворает, а мамаша выпивает. Этим пороком Александра Константиновна страдала долгие годы, особенно после смерти Петра Николаевича, которая последовала в 1885г.

Григорий спрашивает у брата в письме: «Я хочу знать кое-что поподробнее: как пьет маман – постоянно или изредка, на что пьет, какое влияние на ее здоровье оказывает пьянство, как она живет вообще… Не вижу, почему при возможности поступления учителем в Курган необходимо жить с матерью. Наконец, можно попробовать лечить ее от вина…» (ГАКО, ф.и-307, оп.1, д.40, л.250).

На плечи Константина Яковлевича легла материальная забота о матери и о братьях – Григории Маляревском и Александре Демине. После двух лет преподавания, он переходит на более высоко оплачиваемую должность волостного писаря в Елошанском, потом еще в некоторых волостях. Волостной писарь – первое лицо в волости, интеллигентный человек, стоящий близко к народу и могущий принести ему пользу. Но чтобы удержаться в писарях нужно было вступать в некоторого рода сделки с совестью, если не с совестью, то с мировым судьей, а с 1889г. – с крестьянским начальником.

Маляревскому подобные сделки были не по душе.

Брат Григорий пишет ему 25 января 1887г. из Тобольска: «… Поздравляю  тебя с новой должностью. Жалко только, что ты уже хочешь бежать с нее, жалко не потому, что эта должность хороша, а потому, что чем ты будешь жить, выйдя из писарей, куда поступишь, где найдешь место с таким содержанием, какое тебе необходимо… Если ты не будешь в состоянии содержать мамашу, мне по окончании курса нужно будет искать место, а не ехать в академию, т.е. остаться недоучкой… Не думай, что я хочу свалить на тебя содержание мамаши. Когда я буду иметь для этого достаточно средств, я постараюсь избавить тебя от этой повинности…» (ГАКО, ф.и-307, оп. 1, д.44, л.84).

Константина Яковлевича опять преследуют болезни, он подолгу лежит в больнице, его увольняют, опять надо искать место. Григорий в 1887г. поступает в Казанскую духовную академию на казенный кошт, но какие-то суммы ему приходится высылать.

Константин обращается за помощью к родственникам и пишет Преображенским: «Любезные мои дяденька, хресанька с детьми Вашими!.. От должности писаря Радлов меня уволил. Теперь я хотя и выздоравливаю, но еще долго не в состоянии буду что-нибудь работать. Потому не знаю, чем мы будем жить с мамашей. Конечно, к кому больше обратиться за помощью, как не к бабоньке. Здесь найду ли место, не знаю. Говорят, Радлов предлагает в Камышинскую. Далеко, да и когда еще способен буду я работать. Итак, не возьмете ли на себя труд передать бабоньке мою просьбу о помощи. Ведь вот выйду из больницы, надо будет платить, а жалованье достанет рублей одиннадцать, да мамашу надо содержать… 1887г.» (ГАКО, ф.и-307, оп.1, д.44, л.74).

И тут Константина приглашает Александр Николаевич Балакшин в Логовушку домашним учителем к своим детям, дает хорошее жалованье. Здесь Маляревский живет 4 года. Благодаря ему, Сергей Балакшин экстерном сдал экзамены за курс уездного училища.

Константина Яковлевича опять приглашают на должность писаря. 6 октября 1888г. мать пишет ему на завод Балакшина: «Пятого октября был Сычевский старшина и настоятельно просит тебя быть писарем и кроме того вновь приехавший чиновник по крестьянским делам Карнович присылал человека своего за тобой, желает тебя видеть…» (ГАКО, ф.и-307, оп.1, д.44, л.142).

Но Маляревский остается в Логовушке. В январе 1892г. здесь его навестил окончивший духовную академию брат Григорий, который познакомился с Балакшиными. При отъезде он получил посылку от Елизаветы Михайловны Балакшиной для ее матери, которая жила в Тобольске. Вскоре Григорий пишет Константину: «Поручение Лизаветы Михайловны исполнил. Генеральша Угрюмовская по-видимому живет гораздо бедней нашей тетушки, меня даже жалость взяла: на скверной улице, в развалившемся флигеле во дворе, тесно, грязно, бедно»  (ГАКО, ф.и-307, оп.1, д.44, л.203).

В том же 1892г. Григорий забирает мать к себе в Тобольск и пишет: «…маменька на новом месте сделалась совершенно новым человеком, я ей очень доволен…» (ГАКО, ф.и-307, оп.1, д.44, л.209).

4 июля 1893г. Григорий венчается с Анастасией Васильевной Филипповой в церкви села Шишкинского Тобольского округа. Мать возвращается в Курган.  В семье молодоженов рождается первенец – Костинька, который двух лет остался сиротой – 13 февраля 1898г. от чахотки умирает Анастасия Васильевна. Через год Григорий Яковлевич женится на Марии Алексеевне Старчевской, которая будет любить Костю как родного сына. Во втором браке у них родились и выросли дети: Лиза, Гриша, Павел (по-домашнему Патя), Соня.

Целеустремленный Григорий Яковлевич довольно быстро прошел путь от учителя епархиального женского училища до директора народных училищ Тобольской губернии. Занимая большой пост, он уже имел возможность поддерживать старшего брата и решать в Тобольске многие его проблемы служебного характера.

Константин Яковлевич в 1892г. начинает преподавать в курганской церковно-приходской школе. За сентябрь ему, как старшему учителю и воспитателю второго класса выдано жалованья 16р.66к. и дополнительно 3р.50к. на наем кухарки, водовоза и мытье полов. Оставаясь учителем, он в 1893г. начинает заведовать книжною торговлей Общества попечения об учащихся, с 1898г. совмещает с заведованием курганским отделением Тобольского губернского склада книг и письменных принадлежностей для учащихся.

В июне 1896г. Общество попечения командирует его на Нижегородскую выставку, отправляя с ним прошение к Правлению выставки: «Совет Общества … просит оказать возможное содействие заведывающему книжною торговлею и публичной библиотекой Общества К.Я.Маляревскому для облегчения ему пребывания в Нижнем Новгороде и при обозрении Всероссийской выставки, где имеются и экспонаты Общества по книжной торговле. Господин Маляревский, не получая от Общества вознаграждения за заведование книжной торговлей и библиотекою, занимался до сих пор частными уроками по начальному обучению, а потому Совет просит предоставить ему права начального учителя. Председательница Е. Раева, член Совета М.Волкова» (ГАКО, ф.и-307, оп.1, д.27, л.113).

В Кургане к Маляревскому за книгами обращается вся интеллигенция Кургана, в том числе политические ссыльные.

Часто беседовал с Маляревским Петр Филиппович Якубович, народоволец, автор книги «В мире отверженных», который после карийской каторги с 1895 по 1899 год жил на поселении в Кургане. Сохранилась записка Якубовича: «Константин Яковлевич! Если есть, пришлите мне, пожалуйста, на несколько деньков полученный в библиотеку сборник Бонч-Бруевича, а также номера «Сына Отечества» за последнюю неделю, какие имеются и новые книжки журналов, из которых в прочем может у Вас быть только «Русская мысль» за июнь. Все прочие майские и июньские книжки уже мною читаны, кроме «Жизни» (за июнь), которая, кажется, еще и не вышла. Если у Вас получены уже новые экземпляры стихотворений П.Я., то один экземпляр, пожалуйста, сохраните для меня.  П.Якубович»  (без даты)  (ГАКО, ф. И-307, оп.1, д.47, л.40).

 

Петр Филиппович Якубович

На квартире Якубовича на «литературные» вечера собирались учителя, молодые чиновники, ссыльнопоселенцы и эти вечера заронили в Маляревском интерес к политическим событиям. Здесь Константин Яковлевич близко познакомился с учителем Тимофеем Павловичем Белоноговым, будущим первым председателем Совета рабочих депутатов, с Матвеем Дмитриевичем Русиновым, выпускником той же Омской учительской семинарии, одним из основателей Курганского Общества краеведения, активным участником которого станет и Маляревский.

В 1899г. Маляревский оставляет заведование книжной торговлей и книжным складом.  От тобольского губернатора Леонида Михайловича Князева ему приходит письмо: «Милостивый государь Константин Яковлевич! Вследствие ходатайства, вызываемого неудовлетворительным состоянием  здоровья, уволив Вас от обязанностей заведующего Губернским книжным складом в городе Кургане, я не могу не выразить искреннего сожаления по случаю оставления Вами этой обязанности, как человеком основательно изучившим ведение сей операции и отличавшимся редкой энергией, постоянством и любовью к делу, несмотря на крайне ограниченное вознаграждение за свой далеко не легкий труд…» (ГАКО, ф.и-307, оп.1, д.11, л.171).

В 1897г. Маляревский получил звание Потомственный почетный гражданин.

В 1901г. жизнь Маляревского делает крутой поворот. Он венчается 20 апреля с 24-летней Александрой Александровной, дочерью Пономарева Александра Евгеньевича, священника село-Брылинской Вознесенской церкви.  В тот же год он рукоположен в сан священника.

В поздравительном письме брат Григорий пишет: «Нужно было уладить дело о месте твоего служения, что мне и удалось. К твоему, надеюсь, благополучию Преосвященный дал обещание назначить тебя в Ялуторовск и там тебя и оставить совсем навсегда под условием быть тебе делопроизводителем тамошнего уездного епархиального отделения» (ГАКО, ф.И-307, оп.1, д.8, л.119).

 

Григорий Яковлевич, Александра Александровна и Константин Яковлевич Маляревские

В Ялуторовске Константин Яковлевич служил два года при Сретенском  соборе, здесь же крестили его старшего сына Михаила. Вообще, в семье было шестеро детей: Михаил (6.02.1902), Федор (11.09.1903), Николай (1.02.1909), Яков (10.03.1914), Александра (16.04.1906), Мария (2.01.1912). В последующие годы Маляревский служил в храмах в селах Турушевском, Скопино, Исетское, был награжден набедренником.

Ему всегда хотелось вернуться в Курганский округ и в 1912г. он отправляет в епархию прошение о переводе. Вскоре приходит ответ: «Прошением своим о переводе в Шкодское Вы опоздали. До получения Вашего прошения мною было это место предоставлено священнику Лучинскому из села Рябковского, что близ Кургана.  А не перевестись ли Вам в Рябковское? В данное время село Рябковское входит в состав прихода курганской Троицкой церкви. Храм в Рябковском построен в 1902г. Для причта имеется два дома. По донесении священника Богословского дом для священника вполне удобный, со всеми необходимыми хозяйственными пристройками. Земли для причта отведено 61 десятина, и земля закреплена уже за церковью. Душ в селе 584 мужских и 667 – женских.  С 1908г. при Рябковской церкви проживает третий штат Курганского собора. Жители в 1908-1910 гг. платили причту определенное жалованье 500 рублей, в прошлом году понизили до 300. Есть в Рябковском церковно-приходская школа, но нуждающаяся в собственном здании. Село от Кургана в 6 верстах. По ходатайству рябковцев 21 января 1912г.  сделано представление в Синод об открытии при Рябковской церкви самостоятельного прихода с жалованьем причту от казны 600 рублей – священнику 450, псаломщику 150 рублей. Представление это, по всей вероятности, будет уважено. Жалованье, доход за требы, земельный доход – в год для священника набежит до 800 рублей.   Гр. Тутолмин»  (ГАКО, ф. и-307, оп.1, д.18, л.5).

Наконец, 24 февраля  1912г., согласно прошения, Маляревский перемещен на вторую вакансию священника при градо-Курганском Богородице-Рождественском соборе, потом – к Свято-Духовской церкви деревни Рябково. На этом кончаются переезды с места на место и 17 февраля 1915г. Константин Яковлевич покупает собственный дом на улице Скобелевской (К.Маркса, 56).

Его сын Федор поступает в духовное училище, учится плохо и в 1916г. остается на второй год во втором классе.

 

Свято-Духовская церковь в с. Рябково

В 1916г. Маляревский  оставляет церковную службу и бывший его ученик, а теперь директор Союза сибирских маслодельных артелей, Андрей Александрович Балакшин предоставляет ему место заведующего хозяйством кооперативных курсов при Союзе и статистико-экономическим отделом Союза.  Константин Яковлевич организовал осведомительный отдел, куда стекались данные о погоде, урожае, скотоводстве и т.п. Составил проект пенсионной кассы ССМА.

В Кургане Маляревский возобновляет свои занятия по метеорологии, самостоятельно изучает счетоводство и статистику. Снова интересуется политикой. 6 февраля 1917г. его выводят за штат по возрасту. После свершения февральской революции Константин Яковлевич с головой окунается в политический процесс, 7 марта занимает платную должность секретаря в Комитете общественной безопасности (Исполком) с жалованьем 150 руб. в месяц, ведет протоколы всех заседаний Исполкома, начиная с первого. Протоколы печатаются в «Народной Газете». В той же газете 15 марта опубликована его статья-отчет «Первый опыт осведомления  крестьянского населения», которая дает представление о его деятельности как члена Исполкома и заштатного священника:  «12 марта назначен был в деревне Мало-Чаусовой волостной сход. Много лет назад я служил волостным писарем в Малочаусовской волости, а последние пять лет – священником в селе Рябковском этой же волости. Меня просили приехать на сход, отслужить панихиду по павшим за правду и свободу и молебен об утверждении нового порядка, а также побеседовать об этих новых порядках. Я взял с собой несколько экземпляров последних номеров телеграмм «Народной газеты», Петроградских известий и воззваний для раздачи крестьянам. Весь этот печатный материал их очень интересует, и они его разобрали очень охотно. Перед панихидой я рассказал, как началась решительная борьба за освобождение, прочитал манифест об отречении от престола Николая II и объявлении брата его  Михаила Александровича об отказе от принятия власти до решения Учредительного собрания; объяснил, как была достигнута победа над врагами народной свободы и предложил помолиться за братьев наших, павших в борьбе с врагами внутренними и внешними. После митинга я прочитал послание Священного Синода с призывом к единению и отслужил молебен. Пока после молебна подходили ко кресту, я говорил какая перемена в правах и порядках должна теперь произойти. Потом я вышел на крыльцо волостного правления. На дворе была громадная толпа народа, много женщин и даже детей. Замечательно, что волостные и сельские начальники своих должностных знаков не надевали. Я опять прочитал Манифест … подробно объяснил сущность и значение всеобщего прямого, равного и тайного голосования, а также состав и цель Учредительного собрания. Особенно пришлось остановиться на трудности для сельского населения провести своих кандидатов в Учредительное собрание при прямых выборах, о необходимости предвыборной организации, о  предполагаемом Крестьянском Союзе. К избирательному праву женщин крестьяне относятся несколько иронически, пришлось указать на значение, которое в этом случае имеет образование, даже простая грамотность. Выяснено на примерах значение свободы слова, печати, собраний  и обществ…» (Народная газета. 15.03.1917).

Судя по этой заметке, Константин Яковлевич хорошо ориентировался в текущем моменте. Он баллотировался в гласные курганской городской Думы, но не был избран. Городская управа известила его, что он зачислен в состав кандидатов гласных городской Думы. Спешная работа в Исполкоме была ему уже не под силу, про свое здоровье он сообщает в анкете: «близорук, глух на одно ухо, ревматизм в ногах и сердечный спазм при усиленной работе».

Он  уходит в отставку и пишет заявление в Исполком:  «…Увлекаясь общим подъемом свободной общественной деятельности, и я принимал некоторое участие в работе граждан. Нервное возбуждение и временный прилив сил ввели меня в самообман: я согласился принять на себя должность платного секретаря Исполнительного комитета, его Бюро и комиссара Временного правительства. К сожалению моему, сил моих, оказывается, достало ненадолго, я уже чувствую физическое и психическое утомление, а между тем работа в Бюро и в Комитете настолько важна, настолько сложна и главное – срочна, что требует громадной затраты сил, много времени и ясного, отчетливого понимания самых разнообразных  сторон общественной жизни. Я не могу удовлетворить всем этим требованиям, а потому прошу меня освободить от обязанностей секретаря Исполнительного комитета и выбрать на эту должность другое лицо. 1917г. (ГАКО, ф.и-307, оп. 1, д.8, л.26).

Материальное положение семьи теперь зависело только от работы в ССМА,  он еще регулярно высылал деньги матери, которая уже несколько лет жила в семье Григория Яковлевича.

 

Александра Константиновна Маляревская с женой и детьми сына Григория

Сам Григорий Яковлевич после февральской революции на учительских съездах был обвинен в том, что его деятельность на посту директора народных училищ была направлена на подавление свободного духа и инициативы учителей и высказаны требования об его удалении. Чтобы его семья не подверглась нападкам вместе с ним, Григорий Яковлевич один в июле уезжает в Курган к брату, который с разрешения А.Балакшина, уступает ему заведование  статистико-экономическим отделом  в ССМА, оставляя себе заведование кооперативными курсами.

На различных курсах, организуемых Союзом, Константин читал лекции по коммерческой географии, Григорий – по кооперативному законодательству и экономической географии.

На совещании представителей инструкторских отделов Союза 23 апреля 1918г. Григорий Яковлевич вносит предложение об изготовлении районных карт для инструкторского персонала масштабом в 5 и 10 верст, совещание приняло к сведению и исполнению предложение Константина Яковлевича о привлечении в сельской местности подходящих лиц к наблюдению за метеорологическими явлениями, главным образом, грозами, дождями, засухой, снегом и пр.

В апреле Григорий составляет брошюру «Сведения о Союзе сибирских маслодельных артелей», для которой Константин начертил 18 диаграмм. Летом 1918г. Правление ССМА принимает решение переехать в Омск. Туда уезжает и Григорий Яковлевич.

Через некоторое время Константин получает письмо из Омска: «Дорогой братец, о. Константин! Только два дня, как я устроился по-человечески: получил особую комнату №46 в бывшей гостинице «Россия». До этого времени был в такой обстановке, что было не до писем. Котя со своим полком неделя тому назад отправился в Семипалатинск, а пред тем прокатился в Томск на открытие Областной Думы для устранения инакомыслящих. Марии Алексеевне я телеграфировал приехать, но ответа еще не получил. Здесь теперь кооперативные сети. Я делал доклад о полезной железной дороге. В секции он выслушан внимательно. Сегодня буду докладывать в пленарном заседании… Денежные счеты наши прошу считать оконченными, кроме того, что я считаю себя в неотложном долгу перед тобой и Александрой Александровной за то, что Вы помогли мне так легко провести этот год, самый тяжелый в моей жизни. Мануфактуры мне не нужно и потому все взятое на мою долю, прошу оставить у себя. Здесь тоже есть склад и кое-что можно достать, чем и придется заняться, когда приедет Мария Алексеевна. По-видимому, жизнь в Омске мне предстоит более интересная, чем в тихом и милом Кургане, располагающем более к растительному существованию. Часто писать не обещаю, но время от времени буду подавать о себе весточку… Очевидно, перебираться в Омск ты не собираешься… Август. 1918г. (ГАКО, ф.и-307, оп.1, д.45, л.56).

Константин Яковлевич, действительно, не собирался ехать в Омск. Он остался в Кургане заведовать экспедицией «Народной газеты» ССМА. Кроме того, он получил работу по исследованию климата и погоды Западной Сибири, месяц август 1918г.  проработал в Екатеринбургской обсерватории. Метеорология была его увлечением с детских лет.  В 1910г. в «Народной газете» была помещена его статья «О наблюдении погоды».

Его семья пережила военные действия 1919г., обстрелы Кургана белыми и красными, у них на Скобелевской (К. Маркса) во дворе была убита снарядом корова.

Александра Александровна 20 сентября 1919г. добилась пропуска на выезд из Кургана в Брылино. Она вместе с детьми уехала за 80 верст на лошадях, Константин Яковлевич остался в Кургане.

На какое-то время он потерял связь с братом и его семьей.

Наконец Мария Алексеевна в октябре 1920 года пишет ему: «…Мамаша скончалась 24 сентября скоропостижно, возвращаясь с базару и доставлена была в больницу, а потом уже сообщили мне. Так было тяжело перенести. Живем мы теперь в одиночестве. От Григория Яковлевича никаких известий, жив ли, нет. Он в июле был командирован во Владивосток, удалось ли ему доехать – неизвестно… Сообщить мне о себе он ничем не мог. Еще получила печальное известие – скончался Гриша, где-то между Каинском и станцией Татарской, подробности не знаю, не хочу верить, что не стало моего милого хорошего доброго сына. Лиза поступила учительницей французского языка, Патя учится в школе 2-й ступени, Соня, 8 лет, дома…» (ГАКО, ф.и-307, оп.1, д.45, л.70).

Через некоторое время присылает письмо племянница Лиза: «…Оказывается, папа в Харбине! До сентября 1920г. папа жил во Владивостоке и заведывал закупочной конторой. Вследствие полного отсутствия сбыта товаров, Союз начал нести чистый убыток, и решил ликвидировать свои дела – папу с караваном товаров направили в город Кобдо, в Монголию, откуда он должен был завязать сношения с Бийском и Семипалатинском. Но вследствие беспорядков в Монголии папа попал в Харбин и очутился, таким образом, за границей. Так как Харбин во власти китайцев, а Правление Союза уехало в Шанхай, как старому служащему папе дали пенсию (дела Союза очень плохи и он остался за штатом) в 150 золотых японских иен. Ему обещали еще место по учебной части. Жизнь в Харбине изумительно дешева, такая же, как у нас до войны 1914г. Живет он в китайском доме, хозяева его поляки, чувствует себя недурно… Тобольск. 24.01.1921г.».

В Харбине Григорий Яковлевич читал лекции в Институте ориентальных и коммерческих наук, заведовал музеем Общества изучения Маньжурского края. Лекции читал по сибиреведению, статистике, истории торговли и экономике Маньжурии. Опубликовал несколько научных работ. Скончался 9 апреля 1932г. скоропостижно, 66 лет, вернувшись домой с лекции.

С установлением советской власти Константин Яковлевич Маляревский 27 января 1920г. был назначен заведовать курганским статистическим бюро, одновременно с апреля ему поручили заведование городским метеорологическим отделом. Он читал лекции по метеорологии и физической географии на кратковременных курсах, которые организовывали различные структуры для начинающих руководителей.

В сентябре–октябре 1920г. в стране проводилась Всероссийская сельскохозяйственная перепись, которая стала крупным статистическим событием. На основе этих данных в марте 1921г. был выполнен расчет хлебных ресурсов страны. Маляревский был инструктором и руководил переписью в Макушинском районе. У него уже был опыт, он участвовал в переписи 1897г.

В 1922г. был организован сельскохозяйственный техникум в Юргамышском районе, в бывшем имении Шмурло,  куда Константин Яковлевич поступает правителем канцелярии и преподавателем метеорологии, космографии и географии. Он организует здесь метеорологическую станцию и ведет наблюдения за погодой. В этом техникуме учились его дети: Михаил, Яков, Александра и Мария.

Кстати, Михаил закончил курганское духовное училище и с 1917г учился в тобольской семинарии, которую не закончил в связи с революцией.

В 1926г. (?), когда его дети закончили учебу в техникуме, Маляревский вернулся в Курган, опять работал в статистическом бюро и, не смотря на возраст, выезжал в районы для обследования сельскохозяйственных коллективов.

В начале 1930-х г. здоровье Константина Яковлевича сильно пошатнулось, он получил 2-ю группу инвалидности. Пенсия его составляла 27 руб.45 коп. Дата его кончины неизвестна.