kurgangen.ru

Курган: история, краеведение, генеалогия

Зауральская генеалогия

Ищем забытых предков

Главная » Краеведческие изыскания » Поляки в Зауралье » Тершукова Екатерина. Ссыльные поляки в г. Кургане в первой по-ловине XIX века.

О проекте
О нас
Археология
В помощь генеалогу
В помощь краеведу
Воспоминания
Декабристы в Зауралье
Зауралье в Первой мировой войне
Зауралье в Великой Отечественной войне
Зауральские фамилии
История населенных пунктов Курганской области
История религиозных конфессий в Южном Зауралье
История сословий
Исторические источники
Карты
Краеведческие изыскания
Книга памяти зауральских краеведов и генеалогов
Репрессированы по 58-й
Родословные Зауралья
Улицы Кургана и его жители
Фотомузей
Персоны
Гостевая книга
Обратная связь
Сайты друзей
Карта сайта
RSS FeedПодписка на обновления сайта




Тершукова Екатерина. Ссыльные поляки в г. Кургане в первой половине XIX века.


На протяжении XIX в. уездный город Курган Тобольской губернии являлся местом политической ссылки. В исторической литературе стали хрестоматийными имена декабристов, которые жили на поселении в Кургане. Однако участники декабристского движения не единственные ссыльные, пребывавшие в городе I половины XIX в. Например, в 1832 г. В Курган были определены солдаты, высланные за восстание против военных поселений в Старой Руссе. Своеобразный колорит в провинциальную городскую жизнь внесли и «мятежники Царства Польского».

Массовая ссылка поляков в Сибирь начинается после ноябрьского восстания в Польше 1830 г. К этому времени в Сибири уже находились декабристы. Сложилась их колония и в Кургане. Потребность в общении, общность судьбы изгнанников послужили причиной для сближения поляков и декабристов.

Князь Киприан Воронецкий, участник польского восстания, 10 декабря 1831 г. был приговорен на житие в Сибирь с лишением всех прав состояния и титула, а также наследства. 12 октября 1832 г. официальным местом поселения была определена Падеринская волость Курганского округа.[i] В Сибири К. Воронецкий ожидали трудности и материальные лишения. Н. И. Лорер называет его «бедняком, достойным жалости».[ii] Более снисходителен к нему А. Е. Розен. В своих «Записках декабриста» он дает такую характеристику поляку: «Старец 80 лет с глубокими сабельными ударами на голове, но пользовался завидным здоровьем, румянец играл на изрубленных ланитах; каждый день ужин его состоял из десятка круто сваренных яиц».[iii] Чтобы хоть как-нибудь облегчить жизнь бывшего князя семья декабриста М. М. Нарышкина приглашала его «разделять с ними трапезу, а Воронецкий вызывался в знак благодарности ходить ежедневно на базар для закупок к их общему столу».[iv] После отъезда семьи А. Е. Розена из Кургана в 1837 г. Воронецкий поселился в их курганском доме на улице Дворянской. Однако прожил он в нем недолго. 14 января 1837 г. был подписан документ об отпуске денег для казака, «имеющего командироваться за препровождением возвращающегося на Родину бывшего князя Воронецкого до города Тобольска».[v] Выделялось 44 рубля 95 копеек. Он покинул Курган в 1838 г.

Одиноко без семьи, как и Воронецкий, жил в Кургане Людвиг Францевич Савицкий. Он родился в Белостоке, происходил из шляхтичей. В 1833 г. был арестован за связь с заговорщиками. 10 августа 1834 г. местом его поселения был назначен г. Курган.[vi] В 1845 г. Л. Савицкий получил разрешение вернуться домой. В январе этого года на прогоны от Кургана до Тобольска им было получено 13 рублей 48 ½ копейки серебром из экстраординарных сумм курганского окружного казначейства.[vii]

Более чем на десятилетие Курган стал местом ссылки для помещика Гродненской губернии Эразма Клечковского. 13 июня 1834 г. Э. Клечковский был определен в Смолинскую волость Курганского округа.[viii] Анеля Клечковская решила разделить участь мужа и добровольно последовала за ним в Сибирь. В мае 1837 г. в Кургане Клечковские купили дом у купца Д. Шушарина на Средней улице (Троицкой). В августе 1841 г. на имя А. С. Клечковской был приобретен еще один дом по Дворянской улице. В октябре 1842 г. Клечковские продали дом на Средней улице за 400 рублей серебром.[ix]

В исповедных росписях Богородице-Рождественского собора с 1836 по 1849 г. среди посельщиков проходит Клечковский Герасим Каэтанович и его семейство. Помимо жены Анели Станиславовны упоминаются дочери Елисавета (с 1836 по 1840 г.), Юлия (с 1842 по 1849 г.), Валерия (с 1842 по 1849 г.), Софья (с 1846 по 1849 г.), дворовые люди: Семен Кудин (с 1836 по 1840 г.), Емельян Кордимонов с женой Натальей Филипповной (с 1842 г.). В 1836 г. крестным отцом Юлии Клечковской стал А. Ф. Бригген, имевший дружеские отношения со многими поляками. В 1849 г. Клечковкие продали последнее недвижимое имущество в Кургане и навсегда покинули город.

В начале 1840-х годов (~1841 г.) на поселение Курган под надзор полиции была определена политическая преступница, шляхтенка Магдалина Саковская. Она была родом с Волыни. Была сослана в Сибирь за распространение патриотических стихов брата. Первоначальным местом ссылки М. Саковской был г. Березов. В Кургане участие в ее судьбе приняла А. С. Клечковская, которая приютила юную соотечественницу в своем доме. А. Ф. Бригген очень трогательно описывает ее в письме к дочери Марии 25 мая 1943 г.: «Эта бедная девушка едва старше 20 лет, довольна хороша лицом, нежная и очень порядочная, была игрушкой злой судьбы, которая сделав ей гримасу, захотела, наконец, улыбнуться».[x] Счастливый поворот в жизни Магдалины Саковской Бригген связывает с событием, которое произошло накануне. 21 мая 1843 г. в Богородице-Рождественском соборе она заключила брак с Иосифом Федоровичем Боярским 35 лет, римско-католического вероисповедания. Жених имел чин коллежского регистратора и служил в Петропавловской таможне. Поручителем по жениху были декабрист Н. В. Басаргин и чиновник В. Пасек, по невесте – декабрист Ф. М. Башмаков и ссыльный поляк Э. Клечковский.[xi] Смеем предположить, что после бракосочетания М. Саковская последовала за своим мужем в Петропавловск.

В письмах и мемуарах декабристов Бриггена, Лорера, Розена, Назимова называются помимо вышеназванных фамилии ссыльных поляков, с которыми они вместе были на поселении в Кургане: Кошко (Кижо), Дудкевич (Додкевич), Порфирий Важинский, Эразм Черминский, Кастин Закржевский (Закричевский, Краевский), Юлиан Росцишевский, братья Роман и Евстафий Хельмицкие. Официально на поселение в Курганский округ, помимо выше перечисленных, были определены Грунецкий (с 31 августа 1832 г.), Цирпинский (с 27 августа 1832 г. в Падеринскую волость).[xii]

Шляхтичи Плоцкой губернии Евстафий и Роман Хельмицкие были переведены из Ишима в 1835 г.[xiii] В Кургане находился их племянник Ю. Росцишевский. Перевод Хельмицких был необходим «для поддержания последнего по бедному состоянию и слабости здоровья».[xiv] Хельмицкие поселились в пустующем доме Розена на улице Дворянской. Евстафий Хельмицкий в 1840 г. покинул Сибирь и вернулся в Царство Польское. Однако сохранились его связи с оставшимся на поселении в Кургане Бриггеном. Е. Хельмицкий пообещал справить ссыльному декабристу енотовую шубу по очень сходной цене и выслать ее в имение отца жены Бриггена Софьи Михайловны.[xv]

Заметной фигурой среди ссыльных поляков был шляхтич Юлиан Росцишевский. Антиправительственные выступления 1830 г. в Польше прервали его учебу в Варшавском университете. В 1833 г. 21-летний Юлиан Росцишевский был арестован за то, что в своем доме принимал заговорщиков. Его поместили в Варшавскую цитадель, а в 1834 г. в кандалах отправили в Сибирь. В Тобольской губернии он, как и многие его товарищи по несчастью, сменил несколько мест ссылки. Жил в Таре, Ялуторовске.

С 26 апреля 1843 г. в г. Курган под надзор полиции был поселен Непомуцен Рещинский. В «Ведомостях о государственных и политических преступниках, находящихся в Тобольской губернии» за 1849 г. дается его характеристика: 48 лет, бывший подпоручик, был адъютантом «мятежных войск» Дверницкого, лишен чинов и дворянства.[xvi] В середине 1840-х Н. Рещинский был единственным из сосланных в Кургане поляков военным. А. Ф. Бригген, увлеченный переводом «Записок Цезаря», нашел в Рещинском полезного помощника. Рещинский сделал копии карт Галлии для иллюстрации походов Цезаря. Этой работой Бригген остался очень доволен.

Одновременно с Рещинским в Кургане на поселении находился шляхтич Ковенской губернии Адольф Монстович. Первым его местом заключения был Шлиссельбург. В феврале 1836 г. политический преступник Монстович был выслан в Тобольскую губернию под тайный надзор полиции. Есть косвенные указания на то, что он был сразу же поселен в Кургане. Однако в документах ГАКО первые упоминания о А. Монстовиче относятся лишь к 1849 г. В этом году Монстовичу было отведено 15 десятин пахотной и покосной земли «из дачи прежде отводимой таковым же преступникам Розену со товарищи…».[xvii] Однако, не имея возможности обзавестись земледельческими орудиями труда и пр., Монстович от земельного надела отказался.[xviii]

7 июля 1857 г. курганский городничий А. Бучковский просил окружное казначейство выделить под его расписку деньги на прогоны возвращающимся на Родину политическим преступникам А. Монстовичу до г. Ковно 143 рубля 89 ½ копейки и Н. Рещинскому до г. Варшавы 154 рубля 21 копейки.[xix] Заметим, что Адам Бучковский в Кургане долгое время был единственным среди чиновников католиком. Вероятно, просьба городничего была отклонена. Деньги на отъезд Н. Рещинский занял у курганского купца Федора Шишкина, который впоследствии получил за него пособие 100 рублей.[xx] А. Монстович выехал из Кургана 21 августа 1857 г. На дорогу ему было отпущено 21 рубль 22 ¾ копейки серебром.[xxi]

Вдалеке от привычного окружения, поляки сохраняли национальные традиции и даже поддерживали патриотические настроения. Подтверждение тому находим в воспоминаниях А. Е. Розена: «По безлюдным улицам Кургана часто слышны были пение или насвистывание национальной польской песни. 3 мая собрались они у себя торжественно и праздновали память Костюшки».[xxii] Последний год пребывания первых курганских декабристов М. М. Нарышкина, А. Е. Розена, Н. И. Лорера, М. А. Назимова, В. Н. Лихарев ознаменовался грандиозным по курганским меркам рождественским сочельником накануне 1837 г. в доме Нарышкиных. На ужин были приглашены также курганские чиновники и ссыльные поляки. Н. И. Лорер в своих мемуарах это праздничное событие описывает следующим образом: «Был ужин персон на двадцать. После ужина Нарышкина села к роялю, и восхитительные звуки национальных польских песен и гимнов полились по зале. Поляки были тронуты до слез, а бедный Савицкий более всех… Нарышкина перешла к веселым мотивам, заиграла мазурки, краковяки, и мало-помалу горесть этих патриотов дала место разгулу, и мы весело провели этот вечер и поздно разошлись по квартирам».[xxiii]

Многие ссыльные не получали материальную помощь от родных и близких и не имели достаточных средств к существованию. Случайные заработки, как правило, - работа по найму в огородах, на строительстве – не давали большого дохода. На содержание «государственных преступников» и «польских мятежников» власти отпускали определенные денежные суммы. Так, 9 октября 1838 г. на «вспомоществование» декабристам и полякам было выдано 730 рублей 70 копеек.[xxiv] Но все-таки приятные исключения были. В 1834 г. возможность заработать 100 рублей ассигнациями получил ссыльный Франц Чернецкий. Для города «на большом листе александрийской бумаги» им был выполнен план и фасад Богородице-Рождественского собора, под которым подписался тобольский архитектор Трофимов.[xxv]

Часть «польских мятежников» (солдаты и разжалованные офицеры) направлялись для службы в сибирские военные полки. Численность поляков, отбывавших наказание рядовыми в Курганской инвалидной команде, установить сложно. В Кургане в 1830-е гг. служили «поляки из пленных»: Яков Мелещук, Франц Ковальский, Михаил Волковинский, Григорий Беднажевский.[xxvi] В отличие от шляхтичей они не получали государственных пособий. Некоторые их них, чтобы каким-нибудь образом поправить свое материальное положение и обрести семейную поддержку, вступили в брак с местными женщинами. Так, в 1835 г. в курганской Троицкой церкви состоялись обряды венчания рядовых Курганской инвалидной команды Франца Ковальского и Якова Мелещука на дочерях мелких чиновников. При этом женихи давали подписку: «Сим обязуюсь детей, имеющих произойти от брака нашего, крестить в православную греко-римскую веру».[xxvii]

В 1857 г. по Кургану числились политические преступники Валериан Ржажевский (Жонжевский) и Антон-Агатон-Гилярий Марцинкевич. Как и многие ссыльные, они не имели собственных средств к существованию. В год им выделялось пособие в размере 114 рублей 28 ½ копейки.[xxviii] Летом 1858 г. А. Марцинкевич был возвращен на Родину.[xxix]

Многочисленные примеры свидетельствуют о том, что ссыльные поляки в Кургане жили автономно. Языковое и религиозное отличия, национальные традиции явились главным препятствием для сближения с местным населением. Не имея возможности посещать в Кургане костел, поляки ходили на службу в православные храмы, но при этом в исповедных росписях обозначали свою принадлежность к католической вере. Брачные союзы заключали в городе крайне редко и, как правило, с католиками. Такое поведение характерно для польских ссыльных, принадлежащих к привилегированным сословиям. Исключение составляют поляки, служившие рядовыми солдатами в сибирских полках.

Увеличение количества ссыльных польского происхождения, относительная длительность их пребывания в Кургане привели в середине 1830-х гг. к формированию в городе польской общины. До этого этноконфессиональный состав населения уездного города Кургана Тобольской губернии был однороден. Жители города в большинстве были русской национальности и православного вероисповедания.

Принадлежность подавляющего большинства поляков к дворянскому сословию, более высокий уровень просвещенности (в сравнении с местным населением), общность социального статуса в городе (относились к посельщикам) сблизили их с декабристами. В 1830-е – 1840-е гг. численность «мятежников Царства Польского» превышала численность декабристов и составляла 18 человек (при этом не учтены поляки, служившие в Курганской инвалидной команде). Тем не менее в отличие от декабристов ссыльные поляки не оказали заметного влияния на курганское общество. В конце 40-х – начале 50-х годов XIX в. получив возможность покинуть Сибирь, они навсегда расстаются с городом Курганом. Возникновение новой польской общины в г. Кургане связано со второй волной


[i] ТФ ГАТО, ф. 152, оп. 52, д. 58/4, л. 9.

 

[ii] Лорер Н. И. Записки декабриста. Иркутск. 1984. С. 172.

[iii] Розен А. Е. Записки декабриста. Иркутск. 1984. С. 301.

[iv] Лорер Н. И. Записки декабриста. Иркутск. 1984. С. 172.

[v] ГАКО, ф. и-175, оп. 1, д. 31, л.7.

[vi] ТФ ГАТО, ф. 152, оп 52, д. 58/4, л. 56.

[vii] ГАКО, ф. и-175, оп. 2, д. 224, л.112.

[viii] ТФ ГАТО, ф. 152, оп 52, д. 58/4, л.34.

[ix] ГАКО, ф. 236, оп. 2, д. 9.8, л. 1-2.

[x] Бригген. А. Ф. Письма. Исторические сочинения. Иркутск. 1986. С. 169.

[xi] ГАКО, ф. и-72, оп. 1, д. 19, л.217.

[xii] ТФ ГАТО ф. 152, оп. 52, д. 58/4, л. 12.

[xiii] ГАОО, ф. 3, оп. 13, д. 17973, связка к-1037.

[xiv] Бригген. А. Ф. Письма. Исторические сочинения. Иркутск. 1986. С. 477.

[xv] Там же. С. 141.

[xvi] Там же. С. 492.

[xvii] ГАКО, ф. 245, оп. 1, д. 1982, л. 13.

[xviii] Там же, л. 9.

[xix] ГАКО, ф. и-175, оп. 1, д. 185, л. 48.

[xx] Там же. Л. 428.

[xxi] Там же Л. 269.

[xxii] Розен А. Е. Записки декабриста. Иркутск. 1984. С. 175.

[xxiii] Лорер Н. И. Записки декабриста. Иркутск. 1984. С. 175.

[xxiv] ГАКО, ф. 175, оп. 1, д. 31, л. 92 об.

[xxv] ГАКО, ф. и-35, оп. 1, д. 80, л. 96 об.

[xxvi] ГАКО, ф. и-72, оп. 1, д. 19, лл. 71, 55.

[xxvii] Там же. Л. 55.

[xxviii] ГАКО, ф. и-175, оп. 1, д. 207, л. 791.

[xxix]Там же.




Дизайн и поддержка | Хостинг | © Зауральская генеалогия, 2008 Business Key Top Sites