Зауральская генеалогия

За горами, за жёлтыми долами
Протянулась тропа деревень.
Вижу лес и вечернее полымя,
И обвитый крапивой плетень.

С.Есенин

Родители мои родились в Ждановке, где прожили всю недолгую жизнь. Здесь и похоронены. Я их плохо помню. Мама, Аполинария Григорьевна (девичья фамилия Мялицына) умерла осенью 1935 года. В детстве её напугали: из бани выскочили ряженые, она испугалась и потеряла сознание. С тех пор и мучилась головными болями. В 1934 году ей кто-то посоветовал пустить кровь. Она вскрыла вену, потеряла много крови. Питание было плохое, мама не могла восстановить здоровье и в августе 1935 года она умерла. Отца звали Фрол Григорьевич. Когда он служил в Армии, умер его отец, он приехал на похороны. В доме нужна была хозяйка, вот и решили Фрола обвенчать с Аполинарией Мялицыной. Так отец похоронил отца, женился и поехал дослуживать службу. В деревне про него говорили, что он хорошо рассказывал сказки. Жили бедно, да ещё беды одна за другой: сначала обворовали, потом пожар. Умер отец весной 1936года. Ему, как и маме, не было и 40 лет.

Осталось нас трое: Николай 15-ти лет, мне было 9, младшему Сёмке – 6. После похорон отца мы все остались у тёти Марии, маминой сестры. Её муж Семён Денисович Высотин работал тогда бригадиром полеводческой бригады. Такая обуза ему была ни к чему. С нами надо было что-то делать. Родни было много, но у всех свои дети и своя нужда. На совете решили: «Колька большой, уже помощник, его оставим, а Шурку с Сёмкой придётся сдать в детский дом».

Всем нас было жалко, но другого выхода не было. Дело это поручили старшему брату. Привёз нас Колька в Курган и должен был там и оставить и уехать домой. Милиция должна была нас забрать и отправить в детский дом. Два дня мы жили на вокзале вместе со старшим братом. Еда и деньги закончились. На третью ночь Колька лёг от нас отдельно и смотрел, что с нами будет. Утром пошёл купить нам батон, а когда вернулся, нас на месте не оказалось. Он заплакал и отправился домой. Как он потом вспоминал, батон был мокрым от слёз. На вокзале он встретился с нашим, ждановским, Алексеем Терентьевичем Екимовым. «Не реви, значит так суждено, поехали домой» - сказал он. А нам в милиции учинили допрос. Девка я была бойка, рассказала всё, как есть: из какой мы деревни, как тётю зовут и что родни у нас много.

К нашей великой радости повезли нас в родную Ждановку. Милиционер привёз нас на станцию Зырянка, где нашёл попутную подводу, на которой нас привёз в деревню (от Зырянки до Ждановки 10км). По дороге я познакомилась с Устиньей Ивановной. Она оказалась ждановская, а замужем в другой деревне. «Детей у меня нет, стань моей дочкой» - сказала она. А я ей ответила: «Нет, мне братьев жалко, я с ними останусь».

Привёз нас милиционер в Ждановку, завёл в контору, достал из своей сумки круглую булку хлеба, намазал маслом и подал нам по куску. Я эту булку на всю жизнь запомнила.

В окно мы увидели Кольку. Он зашёл в контору. Увидал нас и заревел. Милиционер повёл нас к нашей тёте Марии. Тётя стирала бельё. Мы с Сёмкой шмыгнули на печку.

- Это ваши? - спрашивает милиционер.

- Не мои, а моей сестры. Ты зачем мне их привёз?

Милиционер на неё:

- Совести у тебя нет!

Тётя замахнулась на него мокрыми кальсонами.

Он выхватил наган. Тётя в сердцах бросила кальсоны в корыто, села и заплакала. Милиционер выскочил за дверь.

Опять совет собрали. Упросили дядю Гришу, маминого брата, который жил в деревне Ново-Заворино, отпустить свою мать, нашу бабушку, Клавдию Алексеевну, пожить с нами в родительском доме.          В это время дядя Семён построил свой дом. Осенью справляли влазины. Мы с подружкой прибежали послушать гармошку. Михаил Денисович Высотин, брат дяди Семёна (он в то время работал председателем колхоза) говорит:

- Возьму-ка я Шурку своей Дуньке в помощницы.

А дядя Семён:

- А чем моя Мария хуже твоей Дуньки?

И мне:

- Беги домой за книжками и чтобы одна нога здесь, другая – там.

Я бежала и на всю деревню кричала: «Меня дядя Семён к себе берёт!». Душа моя пела от радости.

Бабушка пожила с нами недолго. Дядя Гриша приехал и забрал её обратно. Колька с Сёмкой остались жить  вдвоём. Колька работал водовозом. Братья держали кроликов, поэтому мясо у них было. Дядя Семён снабжал их хлебом. В огороде росла только картошка.

Душа у родни за ребят болела и они вынесли новое решение: Николая – к дяде Семёну, а Сёмку - к дяде Грише. Два года Сёма прожил у дяди Гриши, который держал его плохо: ставил на горох, замахивался на него. Сёмка сильно захворал, и бабушка возила его лечиться в деревню Темляково к знахарке. Бабушка уговорила дядю Семёна взять Сёмку к себе. Какое-то время мы все жили у дяди Семёна.

Меня дядя Семён любил. Как-то он сказал: «Вот выучишь стихотворение, куплю тебе гребёнку». Я выучила длинное стихотворение, которое помню до сих пор. Заработала гребёнку.

Учение мне давалось легко. Я быстро считала, запоминала стихи. Учитель в школе был один и одновременно занимался с учениками разных классов. Помню такой случай. Идёт урок рисования. Перед классом стоит ученик, пионер с поднятой рукой. Все рисуют с натуры. Поднимает кто-то руку и спрашивает: «Павел Николаевич, а сопли рисовать?» Такая видно натура была.

Мы с Сёмкой окончили по 4 класса в своей деревне. В 1938 году Николаю стукнуло18 лет. Пора жениться. Нашлась и невеста, Евстигнеева Анфиса Ивановна. Она была немного постарше Николая. Оказывается  дядя-то Семён к ней поха-а-аживал! Молодые стали жить в родительском доме и Сёмка с ними.

У тёти Марии родилась девочка и я стала ей нянькой. Один раз я её усыпила и побежала в лес с кружкой ягод набрать. В это время пришёл дядя Семён, а меня нет. Я боялась в дом зайти, думала ругать будут. Ругать меня не стали, а дядя Семён сказал тёте Марии «Шурке побегать надо, а ребёнка в ясли отдадим». А в яслях девочку уронили, и она умерла. Дядя Семён плакал. Он её сильно любил.

Смотрю, тётя опять беременна, а мне водиться неохота и я ушла к братьям. Но как только родился Валерка, так назвали мальчика, я снова очутилась в няньках.

В 1940 году Николая взяли на службу в армию. Отправку почему-то задержали на три дня. Он вернулся домой и попал на похороны своего сына. Оказывается, как только Николай уехал, Фина решила избавиться от ребёнка. Она напилась какого-то снадобья, и произошли преждевременные роды. Родился мальчик, но было подозрение, что она и его чем-то напоила, и он умер.

Сёмка остался с Финой. Он ей, конечно, был не нужен, и она его обижала. Мне брата было жалко, и я стала жить с ними.

1941год. Началась война. Летом колхозное начальство направило меня на работу в ясли. Ребятишек было много. Надо было за всеми уследить. Их матери с утра до вечера работали в поле. Я сильно уставала. Один раз на работу не пошла. Фину спрашивают:

- А Шурка-то где?

Та отвечает:

- Да в голобце сидит, голову керосином намазала, её вши заели.

И такое было.

Последнее письмо от Николая получили в августе 1941года. Похоронку на него не получали и искать его не стали. В деревне был случай, когда на запрос пришёл ответ «Ваш сын расстрелян как предатель». Мы боялись получить такое известие.

Фина от нас отделилась. Депутат сельского совета Анна Ивановна Деменёва разделила наше добро. А добра-то было: изба, корова, и картошка. Одну часть картошки дали Фине. Изба, корова и остальная картошка досталась нам с Сёмкой.

До 1942 года у дяди Семёна была бронь. В 1942 году он ушёл на фронт и не вернулся. Сёмка работал на лошади, возил воду. На зиму мы переезжали к тёте Марии вместе с коровой. Так легче было скотину кормить, да и самим у тётки было лучше. Правда, молока досыта не доставалось, потому что надо было сдавать государству и молоко, и мясо, и шерсть, и яйца. Весной мы возвращались опять в свою избушку вместе с коровой. Сёмка, наконец-то напивался досыто простокваши из неснятой кринки. Один раз ночью корову с телушкой чуть не украли. К счастью на пути вора оказался брат Алексей, который шёл со свидания. Вор удрал ни с чем.

Как-то весной пришёл к председателю колхоза Жданов Дмитрий Митрофанович и говорит:

- У меня со двора украли половик и сковороду. Это сделал Сёмка Фролов, больше не кому.

От греха подальше председатель Михаил Денисович отвёз Сёмку в Юргамыш. Там набирали молодёжь на учёбу в железнодорожном училище в Кургане. Семён после окончания училища уехал в Челябинск, где обзавёлся семьёй и жил до самой смерти. А половик-то со сковородой нашлись. Они были в ограде втоптаны в грязь.

У Перимитина Ивана Яковлевича появился жилец из деревни Сединкиной Иван Андреевич Белоусов. Он чинил обувь и хорошо играл на балалайке. Иван в детстве попал под лошадь, повредил ногу и с тех пор прихрамывал. Он мне чем-то приглянулся и 3 мая 1945 года, за неделю до Дня Победы, Иван переехал ко мне. Семейная жизнь продлилась два месяца. Муж оказался ленивый, ничего не хотел делать и говорил: «Я украду, и у нас всё будет». Я решила, что такой муж мне не нужен и выгнала его. Он ещё год ходил за мной, но я его не приняла.

Работала я  в колхозе. На ферму идти отказалась. Придут доярки на дойку, а коровы лежат голодные. Их надо поднимать на верёвках. Кормов не хватало. Сено доярки растаскивали для своей скотины. Сенокосов-то для колхозников не было, вот они и воровали. Работала я на разных работах за трудодни и за то, чтобы выделяли лошадь вывезти себе солому и дрова. Осенью на трудодни доброго зерна не давали, а только то, что оставалось после сдачи государству. Вывозила из коровников навоз, осенью на станцию Зырянка возила зерно, чаще обозом из двух-трёх подвод. Ездили обычно ночью. Один раз с подружкой поехали сдавать зерно, взяли с собой гитару и балалайку, чтоб не скучно было. Вдруг быки зафыркали, задёргались. Смотрим, а на полосе – волки. Мы с перепугу давай на балалайке и гитаре бренчать. Волки постояли и ушли. Видно музыка им не поглянулась.

Перед войной в деревне случилось вот что. Молодёжь собиралась на вечерки у одиноких женщин. В тот вечер это была изба Настасьи Артемьевны. Первой туда пришла Клавдия Шилоносова. Вдруг она увидела, что корыто, которое стояло у стены, зашевелилось. Она его отодвинула, а там её тятя, Александр Ипатьевич Шилоносов (был в колхозе счетовод – лицо колхоза), Клавдия растерялась, разозлилась и с расстройства побежала на мельницу. А в это время Афанасий Спиридонович Борисов вёз мешанинник (корыто на колёсах) зерна с колхозного тока. Стало быть, украл. Клавдия выскочила, лошадь напугалась, рванула, сорвалась со штыря и убежала. Мешанинник остался на дороге. Утром об этом знали те, кому положено. Клавдия была комсомолка и потому молчать не могла. Все члены семьи Борисовых получили по три года тюрьмы: это Афанасий Спиридонович, который в тюрьме умер, сын Иван и дочь Надежда. Иван отсидел срок, потом воевал на фронте. А когда он вернулся в деревню, чуть не придушил комсомолку Клаву. Это было при мне. Я его еле оттащила и убедила больше этого не делать: «Прошёл фронт, остался живой и можешь опять в тюрьму попасть». Больше он к ней не приставал. Вот такая невесёлая история.

Кончилась война. Стали домой приходить фронтовики. Весной 1947 года вернулся в родную Ждановку Петро Ташлыков. Со станции10 кмшёл пешком, полдороги по холодной воде, простудился и сильно захворал. Поправился он только к осени. Пётр Никифорович был парень видный. Невест хоть отбавляй, а женихов война унесла. Александр Викентьевич Пищалев был в то время зам председателя колхоза и про всех всё знал. Вот он-то и посоветовал Петру: «Будешь жениться, бери Шурку, с ней жить можно». Ташлыковы брали у нас молоко. Пришёл Петро за молоком, а я в одной нижней рубахе пол мою. Всё остальное бельё выстирала, и переодеться не во что. Вот так и познакомились. С тех пор он и стал ходить за мной.

В Октябрьские праздники 1947 года у нас бабы гуляли, мужиков-то не было. Они пели, плясали, в общем, веселились. Пришёл Петро. Моей двоюродной сестре Шуре Петро тоже нравился, и она не хотела, чтобы мы с ним вместе были. Но Петро меня взял за руку и повёл домой. Дома был отец:

- Это ты кого привёл?

- Вот, это я на Шурке жениться буду.

А Никифор Евлампьевич кулаком об стол:

- Я тебе сказал на ком жениться! Кто в доме хозяин?

- Ты, тятя.

Петро опять взял меня за руку и привёл к моей тёте Марии. Там мы и остались. Отелилась корова. Через 3 месяца мы ушли жить в свою избушку. Двое первенцев у нас умерли младенцами. В 1951 году родился Саша, наш единственный ребёнок.

Петро до войны окончил семилетку и его поставили счетоводом, где он проработал до начала 1953 года. Осенью 1952года колхоз сдал государству по плану зерно, но с колхозниками не рассчитывались до тех пор, пока с государством не рассчитается весь район. Народ возмущался. Председатель колхоза, кладовщик и счетовод решили, на свой страх и риск, по одной ведомости зерно колхозникам выдать. Зерно выдали. Кто-то из благодарных колхозников сообщил об этом районному руководству. А кто-то из органов милиции Петра предупредил: «Как только сдашь годовой отчёт, тебя арестуют». В конце года Петро сдал отчёт, приехал домой, поужинал и уехал из деревни. Обещал написать, как устроится. А утром за ним приехали:

- Где муж?

- Не знаю.

Я тогда и правда не знала где он. Через месяц от Петра пришло письмо. Оказывается, он пешком ушёл в село Садовое и устроился там на стройку.

Радио и электричество в деревне появилось уже после войны. Когда умер Сталин, радио было только в конторе. Народ собрался, все горевали, многие плакали. Мне работать надо было. Я пошла на конный двор, запрягла лошадь. Здесь тоже судили, как без вождя жить будут. Я почему-то не переживала и выдала им: «Пропала б-ь на то место пять» и ушла. Егор Иванович Ложкин, заведующий фермой, слышал это. Он догнал меня и говорит:

- Ты подумала, что сказала?

Я отделалась шуткой:

- Ты иди не через Горохово, а напрямик, в Юргамыш, донеси на меня.

- Я не скажу, так кто-нибудь скажет.

Он боялся и за себя. Такое было время. Как же? Коммунист и промолчал. За недоносительство тоже статья была. Но, слава богу, за мой длинный язык никто не пострадал.

В мае 1953 года Петро на машине приехал за нами. Собрали мы всё своё богатство и переехали в Садовое. Петро рассказал свою историю директору. А когда директор узнал, что милиция Петра обнаружила в Садовом, спровадил его на 1,5 месяца в командировку в Введенку. По его же совету Петро о своём деле написал в Москву Швернику. Москва поручила депутату И.П.Блинову разобраться в этом на месте. Наконец разобрались и от Петра отстали.

В марте 1956 года мы переехали в Курган. Жили на частной квартире в подвале, в общежитии, в коммунальной квартире на общей кухне. Отдельную двухкомнатную квартиру мы получили в 1965 году. Петро работал на стройке, а вечером учился в строительном техникуме. С 1961 года он работал по специальности, 17 лет работал инженером стройтреста 74 до выхода на пенсию в 1985 году.

А мне учиться в Кургане не довелось. Я работала в детском саду прачкой, завхозом, на заводе ЖБИ бетонщицей. С 1965 года до выхода в 1984 году на пенсию работала почтальоном. Всю жизнь любила читать, много стихов знаю наизусть. Мы с Петром где-то в конце шестидесятых годов в отпуске были в Ленинграде. Идём это мы по Невскому проспекту, а навстречу идёт пожилая женщина с тросточкой. Мне лицо её показалось знакомым. Подошла поближе и говорю:

- Здравствуйте, Вы Ольга Берггольц?

- Да, это я.

- А я простая женщина из Кургана, я люблю ваши стихи, у меня на полке два томика ваших стихов.

Она сказала, что ей приятно это слышать и мы разошлись. Вот такая была встреча, которую я запомнила на всю жизнь.

А ещё мы любили петь. Когда собиралась родня пели на два голоса. В праздники под открытыми окнами собирался народ послушать наши песни. Любимая песня у нас была про чайку. Там такие слова:

Вот вспыхнуло утро,
Румянятся воды,
Над озером быстрая
Чайка летит.
Ей много простора,
Ей много свободы,
Луч солнца у чайки
Крыло серебрит.
Луч солнца у чайки
Крыло серебрит.

Но что это? Выстрел!
Нет чайки прелестной,
Она умерла,
Трепеща в камышах.
Шутя её ранил
Охотник безвестный,
Не глядя на жертву,
Он скрылся в горах.
Не глядя на жертву,
Он скрылся в горах.

Так девушка чудная
Чайкой прелестной
Над озером тихим
Спокойно жила,
Но в душу вошёл к ней
Чужой, неизвестный,
Ему она сердце
И жизнь отдала.
Ему она сердце
И жизнь отдала.

Как чайке охотник
Шутя и играя
Он юное сердце
Навеки разбил.
Навеки убита вся жизнь молодая
Нет жизни, нет веры.
Нет счастья, нет сил.
Нет жизни, нет веры,
Нет счастья, нет сил.

Петро умер зимой 2002 года от сердечной недостаточности.

Саша окончил среднюю школу. После службы в армии уехал в Челябинск, где и работает электриком на заводе. Жену зовут Любовь Николаевна. У меня двое внуков, Егор и Елена. А Егор с женой Ириной сделали меня прабабушкой. ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ!

Со слов Александры Фроловны Ташлыковой записала В.П.Андреева.

г.Курган, 2009г.

Р.S. Александра Фроловна скончалась 8 июля 2014 года от инсульта в г.Челябинске, где она проживала с сыном последние 5 лет. Похоронена в г.Кургане рядом с мужем, Петром Никифоровичем на Зайковском кладбище (92 квадрат).