kurgangen.ru

Курган: история, краеведение, генеалогия

Зауральская генеалогия

Ищем забытых предков

Главная » История населенных пунктов Курганской области » Обутковское, село » Дрязгов Иён Савельевич (1850-1927)

О проекте
О нас
Археология
В помощь генеалогу
В помощь краеведу
Воспоминания
Декабристы в Зауралье
Зауралье в Первой мировой войне
Зауралье в Великой Отечественной войне
Зауральские фамилии
История населенных пунктов Курганской области
История религиозных конфессий в Южном Зауралье
История сословий
Исторические источники
Карты
Краеведческие изыскания
Книга памяти зауральских краеведов и генеалогов
Репрессированы по 58-й
Родословные Зауралья
Улицы Кургана и его жители
Фотомузей
Персоны
Гостевая книга
Обратная связь
Сайты друзей
Карта сайта
RSS FeedПодписка на обновления сайта




Дрязгов Иён Савельевич (1850-1927)

1  

Сегодня в Сибири населения больше 30 млн. человек. Построена БАМ – вторая транссибирская железнодорожная магистраль. Добывается Тюменская нефть и газ. Найдены Якутские алмазы. Построены сотни новых городов и поселков. На Чукотке добывают золото, олово, платину, каменный уголь. Построены крупнейшие в мире гидроэлектростанции, гигантские водохранилища. Освоены целинные земли. В деле освоения Сибири важную роль играет ее "мозговой центр" – Сибирское отделение Академии Наук, находящееся в Новосибирске. Разработана долгосрочная программа освоения Сибири.

Сибиряки любят рассказывать легенду о том, как бог распределял сокровища по Земле. Пролетая над Сибирью, он заморозил руки и выронил самые дорогие дары земли. Так пространство между Уралом и Тихим океаном стало сокровищницей России.

Сбываются пророческие слова М.В. Ломоносова, что: "Российское могущество прирастать будет Сибирью".

Художник Николай Рерих сказал о сибиряках поистине пророческие слова:

"Понятие сына Сибири есть зов труда и познания тех действительно неисчерпаемых прекрасных сокровищ, которыми наполнена эта страна глубокого прошлого и счастливого будущего".

100 лет тому назад, когда в Сибирь прибыл "самоходом" наш дед Иён[1] – тогда 20-летний парень, Сибирь только-только начинала заселяться и осваиваться[2].

Хочу рассказать о том, как наш дед Иён стал сибиряком, о моём отце и матери, уже родившихся здесь в Сибири, о нашей большой дружной сибирской семье Дрязговых.

"И что ж такого, что с годами

Я к той поре глухим не стал.

И все взыскательнее память

К началу всех моих начал".

/А. Твардовский/.

"Сторона-то ты, сторонушка, далекая, сибирская!

Лесами ты богатая, землями непочатая.

Народ в тебе, сторонушка, со всей

России-матушки:

С Волги, с Дона Тихого шли люди

Духом смелые, удалью богатые".

/Народная песня/

"…Пошел молодец пеш-дорогою,

А Горе его под ручку берет, поучает его

Добра-молодца во Сибирь идти,

Хлеба там растить, богато жить".

/Из народной сказки/

Наши предки были крепостными помещика Пульцова Владимирской губернии, Ковровского уезда, Шиловской волости.

Дед Иён (1850 г.р.) и его мать – Домна Васильевна (отец деда рано умер 1852 г.) испытали все ужасы крепостничества. Особой жестокостью отличался сын помещика Пульцова, зачастую собственноручно поровший крестьян за малейшую их провинность, а больше – с пьяна. И моей прабабке Домне (по рассказам деда Иёна) не раз приходилось отмачивать присохшую к её спине окровавленную рубаху после розг самодура-помещика.

Жил дед Иён с матерью и ее двумя родственницами – старухами в ветхой избушке. Бедность семьи была неописуемой и пришлось семилетнему Иёнушке идти в подпаски. В год освобождения от крепостничества (1861 г.) семье деда Иёна не на что было выкупить землю у помещика и по прежнему матери и сыну Дрязговым пришлось батрачить на барина. Не было детства у нашего дедушки Иёна, не учился он и в школе, но считать и читать знал. Грамоте его выучил старик-дьячок, живший по соседству и жалевший сироту, столь рано отданного "в люди". Парнишка оказался смышлённым, и скоро подпасок прослыл в деревне чуть ли не единственным грамотеем. А когда ему исполнилось лет 14, местный коробейник – офеня[3] (уже старик) взял Иёнушку в подручные, носить его лубяной короб с немудреным товаром, но нужным простому люду: нитками, иголками, гребешками, лентами, платками, дешевыми книжками и прочей мелочью. Так дед начал свое отрочество коробейником-офеней. Не случайно, иногда подвыпив, дед Иён пел единственную любимую свою песню "Коробейники".

По свидетельству Даля (известного составителя "Толкового словаря") несколько веков подряд все офени были из крестьян Ковровского уезда Владимирской губернии – родине деда.

Даль объяснял это явление ужасающей нищетой крестьян Владимирской губернии, малоземельем. Постоянный голод гнал их на заработки в города, а часть занималась таким промыслом, как коробейники. Последние, как правило, были людьми физически выносливыми, смелыми, "удалью богатые", уходили они зачастую за тридевять земель, добирались до Кавказа и даже за Уральские горы – "Каменный пояс" – Сибири.

А о Сибири, как "земле обетованной", издавна и повсеместно в России рассказывали, побывав там, в том числе и офени, много дивного: будто там много земли, которая дает большие урожаи, наделы-де землей тоже большие, и первое время даже подати не берут и от солдатчины освобождают. И шли туда, гонимые нищетой, люди со всей России – матушки на земли вольные, места "без господские". Об этом прослышал и наш молодой офеня – дед Иён, исколесивший уже немало дорог по России. И крепкая дума запала ему: как бы добраться до этой хлебной Сибири, да и поселиться там. Здесь же никакой надежды на выкуп земли не было, заработок коробейника был ничтожен, а подручного и того меньше, - хватало лишь на то, чтобы не умереть с голоду.

Известно, что к 80-м годам XIX века в губерниях Центрально-черноземного района, в том числе и Владимирской губернии, усилилась тяга крестьян к переселению в Сибирь. Причина тому, как писал В.И. Ленин: "Это тот центр России, где всего сильнее остатки крепостничества, где всего ниже заработная плата, где крестьянским массам живется особенно тяжело".

Но не так-то просто было тогда добраться до очень далекой по тем временам Сибирской сторонушки, - железной дороги еще не было. Положение крестьян, вынужденных в силу крайней бедности переселяться в Сибирь, было поистине ужасным.

Слова "переселенец" и "нищий" воспринимались как синонимы. Доведенные до отчаяния нуждой и безземельем, крестьяне целыми деревнями уходили с насиженных мест и пускались в далекий путь на поиски счастья. Но не столь уж часто были счастливцы, кому удавалось "наипростейшей конной тягой", а то и пешком ("самоходом"), преодолеть тысячеверстные российские пространства и живыми добраться до очень далекой Сибири.

После отмены крепостного права вплоть до 1881 года в русском законодательстве не было общих правил, которые бы определяли порядок переселения крестьян. Большинство переселенцев прибывало в Сибирь самовольно, без всяких средств[4].

Об ужасной нужде и невзгодах переселенцев поведал известный литератор конца ХIХ века Телешов Н.Д. в очерках и рассказах, объединенных впоследствии в цикл "Переселенцы". (Предки Телешова Н.Д. – крестьяне Владимирской губернии – бывшие крепостные, со временем выкупившиеся). В 1894 году писатель предпринял длительное путешествие в Западную Сибирь и воочию наблюдал непомерные трудности переселенцев.

Есть у Телешова в сборнике "Переселенцы" потрясающий рассказ "Самоходы". В нем изображена тройка, состоящая из деда, сына и внука, которые, не имея средств купить лошадь, сами впряглись в тележку со своим нищенским скарбом, и, таким образом, преодолевали тысячи верст, чтобы добраться до "без господских мест". В результате дед не выдерживает и по дороге умирает.

В "Третьяковке" есть картина художника С.В. Иванова на эту тему, называется "Смерть переселенца".

Но и тем "счастливцам", что живыми удавалось достичь заветных краев, еще долго приходилось претерпевать всевозможные невзгоды, пока "приземлялись".

Для обзаведения хозяйством на новом месте каждой семье по исчислению сибирской администрации необходимо было иметь (140 – 150) рублей – как минимум в Тобольской и Тюменской губерниях, которые заселялись в первую очередь за "Каменным поясом" (Уральские горы).

В журнале "Вопросы истории" №1 за1965 г. в статье Брусникина "Переселенческая политика царизма в конце ХIХ века" приведена такая таблица о переселенцах в Томскую губернию, с какими "капиталами" они прибывали сюда из разных мест России. Опрошено было 14509 семей переселенцев за 4 года (1890 – 1893) гг.

Результаты таковы

Количество семей

Наличие капитала в семье

руб.

%

9096

0 – 10

62

3327

10 – 50

23

1021

50 – 100

7

1065

100 - 300

8

Как видно из данной таблицы, подавляющее большинство переселенцев не имело никаких средств, лишь (8 – 10) % могли на первых порах рассчитывать на собственные сбережения.

Сибирь особая страна на территории России. С полулегендарной поры, когда Ермак разбил Кучума (1581 г.), границы России раздвинулись от Урала до Чукотки. При державе извечного рабства возникает двуединая роль Сибири: Сибирь устрашает – край каторги и ссылки, но и освобождает. Бескрайние просторы вольной земли – "страны Муравии", исконная крестьянская мечта обретает географическую реальность.

В Сибирь, имеющую гигантский черноземный пояс от Южного Урала до Алтая, двинулись крестьяне переселенцы "налегке" – самоходом.

Кроме длинного тысячеверстного пути, надо было ещё и осваивать целину. А средств не было. И поэтому большинству переселенцев пришлось прибегать к ростовщическому капиталу у старожилов, наниматься в батраки, в извоз, одним словом еще долго бедствовать, пока Сибирская земля-матушка становилась их надежной опорой жизни.

Переселенцы прежде всего заселяли Тобольскую губернию. Здесь же оседали и ссыльные-поселенцы, каких было немало. По имеющимся данным в Сибирь с1854 г. по1900 г., по самому малому подсчету было сослано полтора миллиона человек. В Тобольской губернии (куда входил и наш Курганский уезд) на каждые 12 человек местного населения приходился один ссыльный.

Вот и наш дед – Иён Савельевич Дрязгов из Владимирской губернии переселился в Сибирь – Тобольскую губернию, Курганский уезд, с. Обутковское (Обутки) примерно в первой половине 80-десятых годов ХIХ века. Прежде, чем сюда привозить всю семью, он сначала побывал здесь "налегке", нанявшись кучером и охранником товаров, с которыми собрался местный торговец Ларионов А.Т. за "Каменный пояс". Путь был далекий, опасный, но Ларионов давно приглядывался к молодому офене, ставшему здоровенным парнем, да еще и грамотному более или менее. И вот дед нанялся к этому торговцу, чтобы сопровождать его в Сибирь с "красным " товаром. Да и самому хотелось поглядеть, что это за страна "без господская".

Добрались они на двух подводах до г. Кургана, где быстро все распродали. Ларионов стал закупать у местных торговцев товары и посылать деда Иёна продавать их в селах и деревнях уезда. Так длилось года полтора. Ларионов хорошо подработал и решил остаться навсегда в Сибири, купил дом в с. Мокроусове, открыл там магазин, уговорил деда Иёна поторговать у него в качестве приказчика, чтобы подкопить деньжонок и перевезти семью тоже сюда в Сибирь. Деду приглянулась Западная Сибирь с привольными бескрайними степями – целиной, обещавшей добрые урожаи хлеба, с реками и бесчисленными озерами, населенными птицей и рыбой, лесами с пушным зверем, грибами-груздями и ягодами… Словом это был действительно тот край, где приложив руки, можно зажить по человечески. По душе деду пришелся и народ здешний: своевольный, но трудолюбивый, непокорный, много было здесь опальных да крамольных, властям неугодных, но настоящих тружеников-хлеборобов. Бездельников здесь не было, не было и ни барина, и ни помещика! И дед Иён проделывает обратный в 3 тысячи верст путь в среднюю Россию за семьей.

Приехав на родину во Владимирскую губернию примерно в1881 г. дед женился на дочери коробейника – Орине и, продав весь свой скарб, купил лошадь, соорудил сам повозку, посадив в неё четырех стариков: свою мать Домну, старуху-тетку, тестя – дедушку Перфилья, его жену – бабушку Авдотью. А "самоходом" шла молодежь: сам дед Иён, его жена – Орина и ее сестра – Дарья. Проделав длинный путь в 3-тысячи вёрст добрались они наконец до Курганского уезда и поселились в селе, через которое проходил каторжный сибирский тракт через всю Сибирь до самой Читы. Село это называлось Обутки (почему оно так названо – ниже).

По приезде денег хватило лишь на приобретение небольшой избы, где и поселились две семьи: семья деда Иёна и его тестя Перфила. Лишь спустя года 2-3 удалось, построив тестю избушку, поселиться деду Иёну отдельно, благо у него появилось уже двое детей: дочь Елена и сын Павел (наш отец)1883 г.р.

Так вот и осел наш дед Иён в с. Обутки и получил здесь большой земельный надел. А денег на обзаведение хозяйством не было; чтобы пахать землю нужна лошадь, соха, борона, семена...

И хотя старожилы говорили переселенцам:

"Селись, где хочешь,

Живи, как знаешь,

Паши, где лучше,

Паси, где любче,

Коси, где густо,

Лесуй, где пушно",

но сначала надо было всей семьей работать от зари до зари и подрабатывать, где только можно, чтоб стать настоящим хозяином своей земли. Пришлось деду Иёну и батрачить, и в извоз ходить, и поклониться своему бывшему хозяину – торговцу Ларионову, который ссудив его небольшой суммой денег, обязал деда открыть в селе Обутки лавчонку ("мелочную торговлю"). Из доходов от "мелочной торговли" дед выплачивал Ларионову взятый долг. Дед Иён продавал для крестьян: деготь, керосин, спички, соль, табак, веревки, гвозди, лопаты, грабли и пр. Торговать дед Иён заставил своего тестя, бывшего коробейника – 60-летнего дедушку Перфила, а сам занялся хлебопашеством, ибо только в этом он видел смысл своей жизни и спасение семьи. Зимой дед прирабатывал "извозом" – подряжался у Макушинских торговцев (Макушино – богатое волостное торговое село) возить в Курган мясо, масло, сало, кожи, пшеницу, а из Кургана вёз товары, заказанные торговцами.

Дед Иён был здоров, высок и плечист, силен, смел и удал и, обладая природным умом, хозяйственной смекалкой и, работая всею семьею на пашне, днюя и ночуя там, вчерашний крепостной безземельный владимирский офеня к концу 90-х годов ХIХ века создал крепкое середняцкое хозяйство: добрый двухэтажный дом, завел лошадей и коров, построил два амбара в закромах которых не выводился хлеб, а в погребе – мясо и масло.

Научился обрабатывать землю, распахивал целину и собирал неплохой урожай, если его не загубит ранний мороз, засуха, не уничтожат вредители всякие. А Курганский уезд с жарким летом и ранними заморозками не всегда одаривал хорошим урожаем крестьянина. Надо было приноравливаться к особенностям здешнего климата и дед обычно (если были благоприятные погодные условия) получал добрые урожаи на своих пашнях расположенных у озер: Обуточек, Черепень, Толмачи.

По тому, каким был в поле хлеб, люди судили в старину о человеке, и коренные жители села Обутки стали с уважением называть деда по отчеству – Иёном Савельевичем, безоговорочно приняв его в свою семью пахарей-хлеборобов.

Писатель Залыгин (сам сибиряк) дал исчерпывающую характеристику истинному хлеборобу-земледельцу, в основном сибиряку: "…Подумать – сколько же это мужику дано разных имен и величаний: крестьянин, хлебороб, кормилец, землероб и земледелец, хозяин, сеятель, жнец.

Ни одного среди них нет имени пустого, за ради красного словца, или негодной выдумки – все имена истинные!

…И еще одно мужицкое имя – пахарь! Пахота – это же начало крестьянству и всякому человеку тоже.

А сколько есть разных в земледелии работ: и сеять должен уметь мужик, и жать, и молотить, и сено косить, и ходить за скотиной, и ладить в своем хозяйстве множество самых различных предметов, а то еще и сруб деревянный срубить и если не печку настоящую, русскую, так хотя бы сложить какую-нибудь печурку. Множество всяких дел делает он в своей жизни на своей земле и в своем дворе, но другой столь же первородной работы, таких же истинных трудового пота и соли на всем на свете нету и не было никогда…

Есть в крестьянстве работа и потяжелее, чем пахота, есть полегче, но сноровки требует от мужика больше, а вот пахота она как раз на пределе того и другого: будь она еще чуть потяжелее, и тогда многие из мужиков не управились бы с нею, не хватило бы у них сил. А будь в ней чуть меньше уменья, - то и всякий, кто силу имеет, пахал бы запросто и вовсе не надо было бы такому воротиле быть крестьянином, чему-то от земли учиться, что-то уметь с землей делать…

Пахота – "это же не один только труд и работа, это судьба и доля человеческая. Это еще и указ природы человеку". /Залыгин. Отрывок из романа "Комиссия"/

Некрасов называл крестьянина – "сеятель наш и хранитель".

Такой судьбой и долей человеческой деда Иёна и стала земля, которую крестьяне называли "матушка-кормилица", а хлеб – "батюшка".

Мы, дети, часто называли хлеб – "папой". – Мама, дай "папы"! Хлеб называли именем отца-кормильца семьи! Справедливейшая мысль! Не потому ли считалось великим грехом, святотатством бросить на пол хотя бы чёрствую корку, хотя бы крошку хлебную. Строго воспитывалось у детей уважение к золотым рукам пахаря-сеятеля-кормильца земли, к плодам рук его, в первую очередь к хлебу. "Каждая крошка - в ладошку", так приговаривала бабушка Орина, давая нам – пяти внукам хлеб, калачики, шаньги. Ведь она, наша бабушка, бывшая крепостная, только здесь в Сибири стала есть хлеб досыта, уж она-то особенно знала цену хлебушку!

Ученый Климент Аркадьевич Тимирязев о хлебе говорил так: "Ломоть хлеба – одно из величайших изобретений человеческого ума".

А сколько стоило труда, сколько пота надо было пролить, чтобы вырастить урожай и испечь этот "Ломоть хлеба"! В те без машинные времена вековую целину приходилось подымать деревянной сохой (плуг появился в конце Х1Х века) – это был непомерно тяжелый труд. Да ещё надо было приспосабливаться к климатическим особенностям края. Агротехнические знания крестьяне приобретали практически. Науку земледелия накапливали веками. И какой это тернистый был путь (да и по сей день этой наукой необходимо заниматься!). И не каждому было дано понять эту, идущую от глубокой старины, ВЕЛИКУЮ КРЕСТЬЯНСКУЮ КУЛЬТУРУ!

Так было и здесь в Зауралье, где поселился наш дед, досконально изучивший путём долгих наблюдений, заимствуя, конечно, и опыт старожилов, особенности климата и земли. Часто бывала здесь засуха. В борьбе с засухой крестьяне прочно закрепили ряд агротехнических правил, установился примерный земледельческий календарь работы в поле: время посева, сенокоса, пахоты паров и т.д.

Но главным и обязательным условием и залогом получения хорошего урожая здесь (да и в других местах) были чистые пары, которые пахали три раза (и это сохой, позже – плугом). Оставляли "пустоши", чтобы земля отдыхала. Обычно с этих пустошей скашивали траву на сено, а я помню небольшую нашу пустошь, площадью примерно в2 га, окруженную березовым лесом у озера Черепени, на которой мы летом собирали много лесной клубники, как в саду! Значит это не совсем была "пустошь" – на ней много было и полезного для крестьян.

Очень берегли леса, прекрасно понимали, что лес не только для заготовки дров, но и защита полей от суховеев, морозов, что здесь много и "даров леса": лесная клубника, вишни, костянка, боярка, шиповник, а груздей – хоть "косой коси"…- бывали такие годы.

До империалистической войны (1914 г.) заграница покупала у нас в Сибири сотни тонн солёных груздей ("сухих" и "сырых").

Местные леса были поделены между крестьянами, как и земли (были лесные и земельные наделы). Право собственности на лес свято соблюдалось лишь в части порубки, а что касается "лесных даров" никто не препятствовал – твой это лес или мой: собирай ягоды, грибы. За своими лесами каждый хозяин заботливо ухаживал, убирая старые засохшие деревья на дрова, все сучья подбирал и увозил домой (зимой всё шло на отопление), густые травы к осени выкашивали. И леса были чистые, не захламлённые, светлые от белоствольных березок - похожие на сады.

Мне вспоминается наша рощица у "Болотца" (маленькое озерцо), где росли березы, осины, разные кустарники, много ягод, грибов. Дедушка Иён по воскресеньям привозил нас – внучат в этот лес, как в сад, откуда мы возвращались домой с корзинками полными ягод и грибов. Долго растил эту рощу дед на перестройку своего дома, но в1919 г. колчаковцы вырубили почти всю рощу на телеграфные столбы.

…В те далекие времена ещё была напасть, от которой тогда почти не было спасения крестьянину – это саранча. Дед бывало говорил, что в жизни своей он пережил две "страсти": это дорога в Сибирь, когда переселялся, и саранча, которая все уничтожала на своём пути – поля, луга, леса… И тогда наступал голодный год.

В сборнике "Обзор экономического и сельскохозяйственного состояния Курганского уезда Тобольской губернии за1895 г." сообщалось: "В 1890-91 гг. "кобылкой" (саранчой) истреблены были почти все хлеба в Курганском уезде". Поистине надо было обладать большим мужеством, терпеньем и великой любовью к земле, чтобы после таких бедствий не опустить рук, не сбежать от земли, а ещё упорней трудиться на ней, далеко не всегда получая нужные результаты.

Но в урожайные годы наступал великий праздник хлеборобов. Страда (уборка хлеба) проводилась в кратчайшие сроки, молотьба велась "помочами" - у кого из хозяев была молотилка (на конной тяге); по очереди велась молотьба всем селом.

Мы – ребятишки обычно были погонщиками лошадей, что приводили в движение машину – "молотилку", и какая это была радостная работа! Это был настоящий конвейер! У брата Миши Дрязгова в Москве есть подробная картина молотьбы хлеба тех лет. Обмолоченное зерно подсушивалось в ворохах на гумнах, затем убиралось в амбары. Через неделю после обмолота уже ели калачики из муки нового урожая.

Над селом стоял ни с чем не сравнимый запах печеного хлеба! До сих пор я чувствую временами этот запах! А наши сибирские калачи и шаньги! Пока сегодня ещё не научились выпекать хлеб такого качества, какой пекли сибиряки в русской печке!

Дед наш не был богомольным, в церковь почти не ходил, разве что выпить с попом… Но временами (видимо думая о урожае) начинал разговаривать "с богом": (у него была привычка иногда разговаривать с собой) - …"Посыпь на Сретенье (праздник в феврале) снежок… пригоршня (зерна) уродит мешок". Просьба резонная, основанная на народных приметах, например: "Много снега – много хлеба". Дед, как и большинство земледельцев, знал многочисленные приметы, своеобразный "земледельческий календарь". Народные приметы, пословицы, поговорки давали хлеборобу определённые указания, как жить, как работать. В одних запечатлены многолетние наблюдения над природой и собственным трудом, например пословицы: "Доброе семя – добрый и всход", "Глубоко пашешь – веселей пляшешь", "На Сретенье (2 февраля по старому стилю) снег – к большому урожаю", "Если на крещенье в полдень (вот ведь какая точность) синие облака – к урожаю" и т.д. В других пословицах предъявляются определённые требования к своей работе, трудовым навыкам своих ближних, часто данных с юмором, с иронией: "Хозяйство водить – не разиня рот ходить", "Кто спит весною – плачет зимою". Но пожалуй, самой мудрой была пословица: "На бога надейся, а сам не плошай", в которой чётко и ясно народ выразил отношение к религии и к труду.

Основная-то надежда всегда была на свой труд. Максим Горький называл приметы и поговорки народные "трудовыми лозунгами древности". Они действительно служили своеобразным руководством в работе крестьянина.

И лишь когда была угроза засухи, саранчи… хлебороб, чувствуя свое бессилие перед стихийным бедствием, обращался к богу: устраивал в поле молебствия, обходя пашни с иконами, прося помощи от всевышнего – дождика. Но и тут дед не усердствовал, и вместо присутствия на молебствии уезжал на пашню: "Словно-ди надёжнее!". "Словно-ди"  (наверное) – его словечко заимствованное от офень. К деду, как к земляку, частенько заезжали владимирские богомазы со своими изделиями – иконами, выполненными художниками их артелей, и распространялись эти иконы по всей России вплоть до Сибири.

Дед, рассматривая "богородиц" и "святых мучениц", ехидненько ухмыляясь в бороду спрашивал, с кого они их "списывают"? И вместе с богомазами весело смеялся, когда подвыпившие "художники" рассказывали о молодайках, своих возлюбленных, что-де частично и они служили натурой для писания святых. По тем временам это было богохульство и довольно смелое, но не преднамеренное. А деду смелости не занимать: дважды путешествие в Сибирь (10 тысяч км. "самоходом") чего стоит! Вспоминаются и другие эпизоды: во время русско-японской войны (1905 г.) началась мобилизация не только людей, но и лошадей. Деду приказали сдать для фронта его хорошего коня, но только связав деда, уряднику удалось забрать этого коня. С горя дед запил, бушевал и проклинал Николашку (царя!). Так непочтительно дед частенько его называл!

2  

А во время колчаковщины был такой случай. Под натиском Красной Армии белые панически отступали от Тобола. Один из офицеров каппелевцев заскочил к нам во двор верхом на неоседланном коне и замахнувшись на деда плеткой, приказал дать ему седло, которое случайно лежало на виду под крышей (а седло что надо!). Дед не давал, отчаянно матерился. Офицер выхватил наган, но в это время красные части ворвались в село, каппелевцу было уже не до седла, вырвав у деда клок бороды, офицер умчался. А седло дед подарил одному из первых красноармейцев, подскакавших к нашему дому.

- "Словно-ди бери седёлко братец, не отдал белому гаду!" А через несколько дней упросил комиссара оставить ему коня, которого пытался на сей раз мобилизовать красноармеец. "Словно-ди вы за трудящихся? А как хлеборобу на пашне без коня землю пахать?" И упросил. Коня не тронули, а комиссар даже похвалил деда за правильную политическую мотивировку (как в кинофильме "Чапаев", когда мужики приходят к Чапаеву и жалуются "де белые придут – грабят, красные придут – тоже того…).

И ещё, в чёрный 1921 год во время белогвардейско-эсэровского мятежа в Западной Сибири[5], белобандиты, захватив наше село, расстреляли из нашей семьи мою мать – коммунистку и 14-летнего моего брата Антона – комсомольца. Пришли и за третьим – моим 12-летним братом Мишей. И тут наш дед непокорный, отчаянный, не думая о себе, побежал в штаб врагов, чтобы спасти внука, и спас Мишу – (ныне он работает зам. главного конструктора на военном заводе, лауреат Сталинской премии), уговорил на коленях бандитов не трогать мальчишку.

В империалистическую войну, когда мобилизовали на фронт нашего отца – Дрязгова Павла Ионовича, и осталось нас – ребятишек, пятеро, старшей из которых мне было 12 лет, а двое братьев: одному – Мише 6 лет, второму – Грише 2 года, пришлось деду Иёну возглавить семью. Мама нанялась продавцом в артельную лавку, мы с бабушкой Ориной хозяйничали по дому, а дед с двумя малыми внуками дневал и ночевал на пашне, приучая их к крестьянскому труду – боронить, косить, управляться с лошадьми, и меня научил косить косой, жать серпом. Но к концу войны (1917 г.) наше хозяйство пришло в упадок. Как ни старалась вся семья. Осталось всего 2 лошади и 2 коровы. Хлеб не смогли убрать с полей, не хватило сил, но не голодали, спасибо деду! Выручал как мог! И приучал нас к трудолюбию, сельскохозяйственной работе, любви к земле.

Не стало нашего деда Иёна в конце 20-х годов. Погиб он трагически в возрасте 77 лет. Вот как это было: отец, вернувшийся с фронта в 1917 году, активно включился в работу по установлению советской власти в Макушинском районе, участвовал в Гражданской войне с Колчаковщиной, потом создавал первые колхозы и первую в районе КОММУНУ «Красный Маяк» (примерно такие коммуны в настоящее время успешно живут в Израиле), в которой и был первым председателем. Дедушка Иён в коммуне работал мельником, молол зерно на муку на мельнице-ветрянке. Однажды в 1927 году осенью, в гололёд, поворачивая жердью тяжелую ветряную мельницу крыльями на ветер, дед подскользнулся и длинная жердь-воротило, вырвавшись из его рук, описав молниеносно круг вместе с мельницей, ударила деда в голову, сразу убив его наповал. Так и нашли его уже мёртвым, обхватившим землю руками. Но не спасла его на сей раз Земля-матушка. А погиб он за Хлеб-батюшку, и за людей, для которых муку молол, чтобы кормить их. Да будет земля ему пухом после смерти!

А при жизни много сил он отдал, чтоб стать хозяином на земле, а не гостем. Бывший крепостной, став вольным сибирским хлебопашцем, полюбил эту землю, привил эту любовь и своему единственному сыну – нашему отцу и нам – внукам и правнукам.

Вспоминаю деда Иёна с уважением и благодарностью за то, что благодаря ему мы – внуки, да и отец наш родились и выросли в замечательном крае – Сибири! Приучил он нас к труду крестьянскому с малых лет (дальше, позднее, мы оторвались, к сожалению, от земли). С дивной природой тех мест он тоже знакомил нас, когда мы были ещё совсем малышами: возил к ключевому озеру Степанково с чистейшей ключевой водой, в светлый берёзовый ягодно-грибной лес - "Остров", что был рядом с нашей пашней у озера Черепени, и всю жизнь помню нашу "пустошь" в лесу, на которой мы собирали лесную клубнику, как садовую. Иногда дед возил нас на телеге вокруг полей, когда уже поспевала пшеница, чтобы показать нам, какое это необыкновенное золотое поле!

Вот так, совершенно невольно мы получали первые уроки эстетического воспитания и трудовые навыки, прививавшие любовь к земле, хлебу…

"Был в поле дед неузнаваем:

Едва завидит ком сухой –

Пойдёт,

поднимет,

приласкает

И разомнёт его рукой.

И в россыпь бережно, сторожко

Разбросит он большую горсть…

Да, на земле дед был хозяин,

а не гость!

Он понимал земли дыханье

И видел в ней лишь красоту…

Хлебов великое стоянье

В ответ вздымалось на версту.

Я вспоминаю нынче деда,

Когда в огонь хлебов вхожу –

Любовь к земле, как эстафету,

По жизни гордо проношу.

/Поэт курганец – Агеев/.

На этом хотелось бы закончить мои краткие воспоминания о нашем дедушке – ИЁНЕ САВЕЛЬЕВИЧЕ ДРЯЗГОВЕ – великом российском труженике-хлебопашце, на котором и держалась матушка – РОССИЯ.

Дрязгов Михаил Павлович (1908 – 2002) – Лауреат Сталинской премии 1951 г., инженер-ракетчик.

Дрязгова Анна Павловна (1902 – 1999) – участница Гражданской войны, учительница-историк, уроженка с. Обутково Макушинского района Курганской области.


[1] Домашнее имя Иён происходит от церковного – Иона (примечание редактора сайта «Зауральская генеалогия).

[2] На самом деле Западная Сибирь осваивается русскими поселенцами начиная с 17 века (примечание редактора сайта «Зауральская генеалогия).

[3] Офеня (афеня) — в Российской империи странствующий по деревням торговец мелочами с галантерейным и мануфактурным товаром, книгами, лубочными картинками (информация из Википедии – примечание редактора сайта «Зауральская генеалогия).

[4] На самом деле правила для переселенцев были приняты еще до отмены крепостного права: «в 1843 г. вышел «Устав о благоустройстве в казенных селениях», после чего колонизация Сибири пошла более быстрыми темпами. В Сибирь направлялись государственные крестьяне из малоземельных губерний, при этом переселяющиеся получали размежеванные участки земли, снабжались живым и мертвым инвентарем и освобождались на первое время от податей и повинностей» (научная библиотека КиберЛенинка: http://cyberleninka.ru/article/n/organizatsiya-krestyanskih-pereseleniy-na-kazennye-zemli-sibiri-v-xix-nachale-xx-vv#ixzz4StiJbqnV (примечание редактора сайта «Зауральская генеалогия).

[5] Имеется в виду крестьянское восстание против продразверстки 1921-22гг., которое вспыхнуло после того как продкомиссары в конце 1920 года стали изымать семенное зерно. В результате восстания пострадали многие местные коммунисты. В последствие мятежники были названы бандитами, а мятеж – «кулацко-эссеровским» (примечание редактора сайта «Зауральская генеалогия).



Дизайн и поддержка | Хостинг | © Зауральская генеалогия, 2008 Business Key Top Sites