Зауральская генеалогия

Из личных записей Булавина И.М., Королева А. И., материалов семейного архива Корозниковой Л. А. и по воспоминаниям Порядина Ф. М., Максимовских М. Ф., Мурзиной Т. П., Дувановой В. Т., Шуплецовой А. П., Зайковой А. А.

Новый этап в жизни Загайново начался после смерти Ленина. Сворачивание нэпа, начало коллективизации, раскулачивание – вот испытание, через которые пришлось пройти жителям деревни, чей век выпал на такое непростое для России время.

События этого периода можно рассмотреть с двух ракурсов. С одной стороны, в деревне происходили глобальные экономические преобразования, коснувшиеся не только отдельно взятых домохозяйств, но и принципов ведения хозяйства в целом. Речь идет об образовании первого колхоза, который в результате дальнейшей реорганизации стал одним из передовых в Курганской области. С другой стороны, значительный урон деревне нанесло раскулачивание, начавшееся в 1930 году.

За несколько лет до начала коллективизации в Загайново было создано земельное общество. Так называли добровольное объединение крестьянских дворов с целью совместного пользования землей. В то же время, земельное общество являлось низшей единицей сельского самоуправления, существовавшей одновременно с сельсоветом. По мнению некоторых историков, земельные общества были прототипом колхозов. Сфера деятельности земельного общества была ограничена земельно-хозяйственными функциями, и, тем самым, находилась под контролем сельского совета.^[1] И, несмотря на то, что век Загайновского земельного общества был недолог, ведь с приходом коллективизации такие образования постепенно исчезли, сохранившиеся документы отражают некоторые исторические факты о Загайново, содержат информацию о специфике деревенской жизни и отдельных ее событиях.

Для вступления в земельное общество сельчане осуществляли раздел трудового земледельческого хозяйства, который заключался в распределении между его членами (независимо от пола и возраста) в отдельное пользование земельных угодий и имущества, находящихся в общем пользовании всего двора. Раздел земель и имущества производился в натуре, причем по отношению к имуществу (но не к земле) допускались зачеты одних предметов за другие, а также выплаты деньгами или продуктами соразмерно причитающимся долям. По результатам раздела составлялась раздельная запись.^[2]

О том, как происходил раздел хозяйств, можно судить по сохранившейся раздельной записи хозяйства Ветошкина Федора Ивановича от 21 апреля 1921 года, в котором числилось семь человек. Известно, что в распоряжении данного домохозяйства находились 450 квадратных сажен^[3] построечного места и 50 квадратных сажен огорода, один участок пашни под посевом ржи в 0,4 десятины, четыре участка под паром площадью 2,6 десятины и под жнивьем – 8,6 десятины пашни, кроме того хозяйство располагало 1,75 десятины заливных и суходольных покосов, а также разнообразными жилыми и хозяйственными постройками на общую сумму 267 рублей. Таким же способом описаны скот, птица, инвентарь, указана общая сумма по каждому пункту. В результате оформления грамоты подробнейшим образом обозначено, сколько и какой земли, какие постройки, скот и прочие ценности выделяются на каждого члена семьи.

Итак, согласно «Учредительному приговору» от 10 июля 1927 года, в состав Загайновского земельного общества вошли 245 дворов, 658 полноправных членов (совершеннолетних жителей деревни обоих полов) и 1246 едоков. Общая площадь земли в распоряжении общества составила 2616 квадратных сажен, площадь усадебных участков – 450 квадратных сажен. Были выбраны и «особо уполномоченные» для «заведования делами» земельного общества, представления и защиты его интересов, в числе которых  Шихов Владимир Михеевич, Коростелев Степан Егорович, Коростелев Егор Матвеевич и Прибылов Михаил Федорович. Секретарем был назначен Булавин Иван Николаевич.

Еще одним важным событием описываемого периода, пожалуй, превосходящим по значимости образование земельного общества, стало возникновение в Загайново сельскохозяйственной коммуны, начало которому положила начавшаяся в 1926 году активная пропаганда. О преимуществах коллективного способа ведения хозяйства рассказывалось в газетах и на экскурсиях, организуемых для жителей деревни в село Красноисетское, где в апреле 1921 года была сформирована крепкая коммуна «Красный борец»,[4] которую всем ставили в пример. Вскоре и в Загайново была образована коммуна «Поляна». Сельскими властями для коммуны был отведен участок пахотной земли в 4-5 километрах от деревни, называемый Выселки. Планы у коммунаров были поистине наполеоновские: например, планировалось построить железную дорогу, чтобы оптимизировать сообщение между деревней и коммуной. Однако многое из задуманного так и не осуществилось.

Самостоятельно коммуна просуществовала недолго. Весной 1928 года «На Горе» был сформирован первый в Далматовском районе колхоз, получивший название «Искра» и состоявший из 17 хозяйств. Коммуна автоматически примкнула к колхозу. Колхозу «Искра» перешли земли вблизи деревни Ячменево. Первое колхозное собрание прошло в конце марта на окраине Загайново в старенькой бане. Первых собранных семян едва хватило, чтобы засеять колхозное поле, однако каждым своим действием колхозники стремились показать преимущества коллективного хозяйства. Например, была создана бригада рыбаков, которые регулярно в конце рабочего дня на глазах у всей деревни вручали колхозникам свежую рыбу.^[5]

Через год колхозный полевод Иван Ефимович Рухлов, научившийся управлять техникой в армии, пригнал из Шадринска трактор «Фордзон». Вскоре освоили трактор и молодые жители деревни Василий Рухлов и Афанасий Окладнов. К шуму, который издавал трактор, в Загайново привыкали очень долго. Посмотреть на диковинку приходили даже из соседних деревень. За неведомой техникой первое время наблюдали только издалека, чтобы при первых же грохочущих звуках убежать на безопасное расстояние. Однако в скором времени в деревне по достоинству оценили все возможности трактора, ведь один тракторист за день выполнял работу нескольких пахарей. Через некоторое время колхоз приобрел еще одну машину – молотилку, но в основном все работы осуществлялись вручную. Так или иначе, приобретение техники стало мощным стимулом для привлечения в колхоз все новых и новых людей.

В этом же году был основан колхоз «Заря», располагавшийся в районе «Край». Этому колхозу были отведены земли справа от Большой улицы. Также, «За речкой» был образован колхоз «Земледелец», в ведение которого отошли поля со стороны Крутихи. Отдельно три колхоза просуществовали только в 1928 году. В 1929 году «Заря» и «Земледелец» слились в один колхоз.

Первыми тревожными звонками, извещавшими о грядущих потрясениях, стали отказы «середняков» вступать в колхоз по причине успешного ведения хозяйства в одиночку. С 1929 года все индивидуальные домохозяйства стали облагать огромным налогом, а также регулярно обыскивать на предмет утаенного от государства хлеба. Крестьянам, не пожелавшим вступить в колхоз, в деревне объявлялся бойкот: в магазинах не продавали товары, называли неплательщиками, грозили конфисковать скот.

Согласно выписке из протокола общего собрания Загайновского сельского совета от 29 ноября 1929 года, «злостным держателем хлеба» был назван Булавин Кузьма Васильевич, который свернул свое хозяйство до минимума, тем самым оградив себя от налогов, а свой поступок объяснял так: «про себя и этого хватит». Чтобы прокормить себя и свою семью, Кузьма Васильевич купил жатку и сеялку, которые стал сдавать в аренду. Дела пошли настолько хорошо, что вскоре мужчина позволил себе приобрести лошадь для выезда, что по тем временам было роскошью.

Вскоре мужчину вызвали в правление сельского совета и стали обвинять в бойкотировании государственных хлебозаготовок, противодействии советской власти. На все вопросы Кузьма Васильевич отвечал: «А что вы мне сделаете? Я бедняк-батрак. У меня одна лошадёшка». А когда спрашивали, откуда у него сельскохозяйственные машины, парировал: «У государства и купил за наличный расчет. Раз не отказали, видать, можно. И если бы еще предложили, то я еще бы взял!». За свою смекалку и изворотливость Кузьма Васильевич был обложен «пятикраткой» и выселен за пределы Шадринского округа.

В то время многие жители деревни, отказавшиеся от вступления в колхоз и не потянувшие налогов на ведение личных подсобных хозяйств, также были вынуждены покинуть деревню, перебираясь в города. Поскольку паспортов у населения еще не было, справка с места жительства приравнивалась к документу, удостоверяющему личность, и поэтому многим удавалось найти работу, однако жить приходилось в наскоро сколоченных бараках.

Новоиспеченные колхозники испытывали как положительное, так и отрицательное влияние коллективизации. Несомненным плюсом был совместный труд, который особенно нравился молодежи. К тому же, не было недостатка в сельскохозяйственной технике и лошадях, что, безусловно, облегчало работу. Однако не все колхозники были довольны необходимостью обобщения всего скота и птицы, ставшей условием вступления в колхоз. К тому же, сезонные работы на полях сменялись работами по государственной лесозаготовке, на которые отправляли колхозников зимой. Работа была изнуряющей и неблагодарной. О комфорте и питании работников никто не заботился, о чем свидетельствует тот факт, что возвращались с лесозаготовок уже после того, как растает снег, на санях.

В 1930 году произошло слияние оставшихся двух колхозов. О названии нового колхоза долго спорили и, остановившись на выражении «из искры возгорится пламя»,^[6] назвали колхоз «Пламя».

Председателем был назначен Максимовских Петр Александрович, полеводом – Булавин Иван Михайлович, агрономом стал Рухлов Иван Ефимович, бухгалтером – Шихов Афанасий Михайлович. Всего в правлении было девять человек. В колхозе выделили три полеводческие бригады, которые возглавили Коростелев Егор Матвеевич, Максимовских Алексей Федорович и Коростелев Василий Иванович. Начальником огородной бригады стал Королев Александр Дмитриевич. В 1930 году была создана и овощная бригада, начальником которой была назначена Коростелева Мария Ивановна. Для нужд бригады распахали территорию в 66 гектаровв пойме реки Исеть. В состав бригады вошли 28 колхозников.^[7]

Рядом с деревней был разбит колхозный сад, на территории которого расположилась и пасека. За время существования пасеки пчеловодами были Королева Нина Ивановна вместе с Коростелевой Анной Александровной, затем Плешков Александр Иванович, Ветошкин Андрей Викторович, Коростелев Александр Сергеевич.

В первое время при планировании посевов на собрания колхоза приглашали стариков-хлеборобов, которые помогали составлять карты полей и советовали, где и как сеять определенные культуры. Несмотря на то, что в колхозе был трактор, большую часть полей обрабатывали по-прежнему на лошадях. В результате, первый год работы колхоза был удачным. В среднем, с одного гектара получили по 96 пудов зерна и справились с уборкой вовремя. За каждый трудодень колхозникам выдали по 40 копеек и по семь килограмм пшеницы.

Изменения коснулись не только ведения хозяйства, но и морального облика молодежи Загайново. Необходимо отметить, что наиболее активно поддерживала идею коллективизации именно молодежь. Люди старшего поколения скептически относились к коллективному ведению хозяйства, аргументируя свою позицию тем, что даже два брата в одной семье не могут ужиться, не говоря уже о том, чтобы вместе работали несколько семей.

Кроме того, старшее поколение не одобряло и появление на посиделках алкоголя, ведь в Загайново испокон века без причины не пили – только на свадьбах и других больших праздниках. Однако с улучшением условий жизни, появились продукты, пригодные для кустарного изготовления алкоголя, а в магазинах стали продавать «рыковку» - водку, получившую в народе такое название в честь главы правительства А. И. Рыкова. Упрощение доступа к алкоголю крайне негативно отразилось на образе жизни деревенской молодежи, ведь его употребление неминуемо вело к ссорам и дракам.

Напряжение в кругу молодежи постепенно возросло настолько, что стало популярным постоянное ношение при себе кинжала или ножа, регулярно пускавшихся в ход во время драк. Подобные настроения были и в соседних деревнях, что вскоре обернулось ростом преступности. За год совершалось 5-6 убийств, хотя раньше такое было большой редкостью. Например, жители деревни много лет вспоминали, как в кулачном бою был случайно убит временно проживающий в Загайново татарин. Долгое время бабушки пугали маленьких детей: «Не ходи под увал, к крутому берегу – там татарин похоронен». Жителя деревня, который убил этого человека, в народе прозвали Алексей-острожник, потому что после совершения убийства он на несколько лет был помещен в тюрьму.

Особенно потрясло жителей Загайново событие, произошедшее в 1926 году: ночью убили Никиту Андреевича Королева, сторожа кредитного товарищества. Деньги, хранившиеся в конторе товарищества, были украдены. Вскоре стало известно, что преступление совершили молодые люди из Крутихи.

Были и нелепые смерти. Например, по причине безалаберности взрослых погиб 15-летний Тришка, сын Семена-кузнеца. Мальчик вместе со своим другом Захаркой отправился на лошади за почтой в Крутиху, где его попросили передать оставленный наган участковому милиционеру. По пути домой мальчишки не удержались и решили рассмотреть оружие. Наган случайно выстрелил и Тришка погиб.

Окончательный раскол между поколениями произошел, когда молодежь против воли родителей начала вступать в комсомол. Наиболее шокирующим проявлением приобщения молодых людей к коммунистическим идеям был полный отказ от религиозного образа жизни. Более того, среди комсомольцев стало популярным порицание церкви, которое выражалось в сквернословии и вызывающем поведении. Родители новоиспеченных членов комсомола взывали к Богу с просьбой вразумить детей и спрашивали, за что им послано такое наказание.

О том, насколько сильным был контраст в отношении к религии, свидетельствует и случай, произошедший в 1928 году в семье Зайковых. Вскоре после вступления в колхоз глава семьи Андрей Максимович от мужиков узнал, что его жена Ефросинья Федоровна повезла в Ячменевскую церковь новорожденную дочь Александру креститься. Безусловно, такой факт противоречил новому статусу товарища Зайкова. И хотя в колхозе его оставили, Андрею Максимовичу еще долгое время приходилось выслушивать шутки колхозников.

Вышеописанные события получили совершенно другую окраску в 1930 году, когда 30 января Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». За этой сухой формулировкой крылись роковые события, коснувшиеся 42 семей деревни и стоившие жизни некоторым ее жителям. Именно начиная с этого года и без того неспокойную Загайново периодически стали будоражить так называемые чистки: из колхоза исключали кулаков, многих из которых вскоре выдворяли и из деревни, конфисковав имущество. В число зажиточных, в основном, попадали семьи, владевшие сельскохозяйственными машинами, взятыми на две-три семьи вскладчину, и нанимавшие работников на период уборки. Таким образом, кулаками оказывались ни в чем неповинные середняки, отличавшиеся трудолюбием и целеустремленностью.

5 февраля 1930 года жителями Загайново было написано «Предложение», касавшееся повышения налогов для индивидуальных хозяйств до 500 процентов. Документ был составлен на деревенском собрании, на котором присутствовало 185 человек. Главной целью собравшихся было обсуждение последних мероприятий власти и вынесение единого мнения на этот счет. Собравшиеся единогласно решили, что коллективизация способствует укреплению сельского хозяйства и промышленности страны, а уничтожение кулачества как класса, предложенное И. В. Сталиным, - это оправданный и необходимый шаг.

Было решено объявить февраль месяцем всеобщей коллективизации: к 12 марта все население деревни, имеющее право на вступление в колхоз, должно было быть коллективизировано. Отчуждаемый у кулаков хлеб решили пускать на покрытие недоимок по выполнению посевного плана колхозом, а также использовать как посевной материал. Завершают документ слова: «Прочь, кулак, с дороги! Не мешай нам строить социалистическое хозяйство! Да здравствует коллективизация!».

Подобный настрой деревенского народа был, очевидно, и на собрании Земельного общества, состоявшемся вскоре после деревенского собрания. О ходе мероприятия свидетельствует Протокол от 12 февраля 1930 года, согласно которому на собрании под председательством Белешева Михаила Егоровича присутствовало 165 человек, в числе которых 128 мужчин и 37 женщин. Безусловно, темой собрания была проблема коллективизации. Так, Михаил Егорович Белешев выступил с докладом «О необходимости уничтожения кулака как класса», а Дозморов А. М. высказал свое мнение о том, «чем вреден кулак». Кроме того, многие из граждан задавали вопросы, которые затем всем собранием обсуждали. Например, Коростелев С. спросил, какое имущество будет передаваться колхозам, а Шихов А. М. задал вопрос о том, что будет с теми жителями Загайново, кого нельзя принять в колхоз, но нет основания раскулачивать.

По итогам собрания было вынесено следующее решение: «Учитывая необходимость борьбы с кулачеством и уничтожения кулака как класса, подвести под раскулачивание по Загайновскому сельскому совету девять хозяйств: Дозморова Ивана Михайловича, Максимовских Федора Ивановича, Королева Григория Тимофеевича, Максимовских Андрея Степановича, Максимовских Сергея Сергеевича, Максимовских Николая Григорьевича, Дозморова Николая Владимировича, Максимовских Владимира Андреевича, Королева Ивана Гавриловича. Потребовать от них уплатить 500 процентов целевого пая за три года и уплатить полностью пай потребительскому обществу».

Однако реалии раскулачивания в деревне Загайново во многом противоречили решениям, указанным в названных документах, и отнюдь не отличались последовательностью и точность. Скорее, эмоциональный лозунг, провозглашенный в конце «Предложения» жителей деревни, больше соответствовал грянувшим событиям. Различные документальные источники при сопоставлении фактов свидетельствуют о том, что раскулачивание коснулось далеко не девять семей, поскольку в более поздних документах указано множество новых фамилий, не озвученных в описанном Постановлении сельского совета. Кроме того, присовокупив к архивным документам воспоминания очевидцев, становится понятно, что раскулачивание большинства семей документально не было зафиксировано или же оформлено наспех, ведь факты, изложенные на бумаге, зачастую расходятся со словами современников. Таким образом, оказаться в числе кулаков рисковали все сельчане, даже несмотря на тот факт, что согласно посемейному списку Загайновского земельного общества за 1928 год только одно домохозяйство в деревне признавалось зажиточным. Кроме того, нельзя назвать целесообразным и использование кулацкого имущества, потому что конфискация велась настолько стихийно, что многие из вещей кулаков, не растащенные по деревне, так и сгнили в больших кучах, а конфискованный скот, который первое время за неимением места держали в открытом поле, по большей части замерз.

Так, жертвой повального раскулачивания стал главный полевод Булавин Иван Михайлович, за что был выселен из деревни вместе с семьей и отправлен на работы на рудник под Екатеринбургом, где провел долгих 13 месяцев, после чего был восстановлен в правах.

Еще одним примером абсурдного раскулачивания стала конфискация имущества солдатской вдовы Марфы Степановны Булавиной, муж которой Антон Степанович в 1915 году погиб на войне, защищая Отечество. У Марфы Степановны забрали корову и все домашнее имущество, позарившись даже на самовар.^[8] И хотя через некоторое время приехавший из Далматово уполномоченный велел вернуть женщине ее имущество, это неприятное событие навсегда осталось в ее памяти.

Такое мелочное отношение к хозяйству кулаков можно проследить и на примере Максимовских Андрея Степановича, если обратиться к сохранившему бланку описи его имущества от 9 февраля 1930 года. Так, среди конфискованного значатся фартуки, рубахи, платки, настенные часы и даже половики и налавочники!

Семья Королева Григория Тимофеевича была раскулачена 19 декабря 1930 года. В его характеристике сказано, что он держал как постоянных, так и сезонных рабочих, а также негативно отзывался обо всех мероприятиях советской власти. Согласно бланку описи, у Григория Тимофеевича было конфисковано имущества на 1002 рубля 10 копеек.

Кроме того, в 1933 году была раскулачена семья Плешкова Тимофея Трофимовича, дом которого находился за зданием современного магазина. Семья Плешковых была дружной, трудолюбивой и отзывчивой. Помимо своих детей Плешковы некоторое время воспитывали и мальчика-сироту Степана Ветошкина, который, став постарше и начав работать, ушел жить к своим родственникам.

С началом коллективизации Тимофей Трофимович вступил в колхоз, отдав большую часть имущества, но вскоре под влиянием старшего брата Петра из колхоза вышел, что и положило начало роковым событиям, настигшим его семейство. Поступок Тимофея Трофимовича обратил на Плешковых пристальное внимание сельсовета. Всплыл и факт проживания в семье сироты, но этой истории была придана неожиданная окраска – Степана посчитали за батрака, в результате чего Плешковы были причислены к кулакам.

Из определения судебной коллегии по гражданским делам Курганского областного суда известно, что в 1933 году Тимофей Трофимович обложен твердым заданием по мясу – налогу в100 килограмм. За невыполнение задания у него была изъята часть имущества: конюшня, баня, две телеги, кормушка, сельхозинвентарь, два пуда хлеба, лошадь, одежда, кухонный инвентарь. Как видно, семья оказалась на грани выживания, однако из этого же источника известно, что 7 июля 1933 года за вновь невыполненное задание по мясу у Плешковых были изъяты и изба с сенями, а также надворные постройки и сельхозинвентарь.

Тимофея Трофимовича вместе со старшим сыном Афанасием, которому было всего 12 лет, арестовали и увезли из деревни. Жена Тимофея Трофимовича, Анна, на тот момент ожидающая ребенка, осталась в доме одна с шестилетним сыном Сергеем и трехлетней дочерью Парасковьей. Женщина села на пол, прижав к себе детей, и наотрез отказалась оставлять дом. Однако ночью был совершен поджег и несчастной семье пришлось покинуть деревню, перебравшись в Любимово.

В Загайново Анна вернулась лишь в 1941 году, когда Тимофея Трофимовича уже не было в живых. Оказавшись без жилья, семья Плешковых сменила около десяти мест проживания, пока не обзавелась собственным домом. Но, несмотря на все потрясения, Анна не держала зла на сельчан, а Степан Ветошкин, благодарный за оказанную помощь, часто навещал женщину. В 1997 году семья Плешковых была полностью реабилитирована.

Участь некоторых раскулаченных жителей Загайново раскрывает и Протокол заседания Далматовской районной избирательной комиссии за 27 марта 1930 года, созванного для рассмотрения ходатайств кулаков о восстановлении в избирательных правах. По итогам заседания в правах были восстановлены Максимовских Андрей Степанович и его жена Александра, а также Максимовских Николай Григорьевич, его сын Константин и отец Григорий. Так и не восстановлен в правах Булавин Филипп Спиридонович, поскольку был выявлен факт ведения им торговли до 1929 года. Кроме того, остался лишенным избирательных прав и назван эксплуататором Дозморов Николай Васильевич по причине ведения торговли и найма рабочих в 1927-1928 годах. Проживающий с ним сын Захар также не был восстановлен в правах. В то же время сыну Николая Васильевича Матвею избирательные права были возвращены, поскольку было доказано, что на момент раскулачивания он с отцом-кулаком не проживал. Отказано в восстановлении прав было и Королеву Григорию Тимофеевичу, который имел «эксплуататорское хозяйство» и до 1925 года торговал гончарными изделиями и краской, наладив связь «с торгашом Хамкиным в городе Шадринске».

Известна судьба и семьи Петра Матвеевича Королева, которая была раскулачена зимой 1930 года. Петра Матвеевича вместе с женой Натальей Михайловной и четырьмя детьми в течение суток выселили из Загайново. Покидали деревню ночью и в такой спешке, что трехлетняя дочь Анна выпала из саней. Потерю обнаружили, только отъехав на расстояние около километра. Когда вернулись, девочка уже не дышала.  Наталья Михайловна закутала замерзшую дочь в свою шаль, прижала к груди и согревшаяся Нюра пришла в себя. Те долгие минуты, пока ребенок был без сознания, стали самыми страшными в жизни Натальи Михайловны.

Временное пристанище Королевы нашли под Екатеринбургом у Ивана Михайловича Булавина, брата Натальи Михайловны. Петр Матвеевич не вынес случившегося, и вскоре покончил с собой. Старшая дочь Надежда, подделав документы, устроилась рабочей на стройку, немного облегчив матери необходимость одной кормить семью.

Вернуться в деревню Наталье Михайловне суждено было спустя шесть лет. В деревне к бывшим кулакам относились настороженно, Наталье Михайловне помогал только брат. Каждый раз, проходя мимо своего прежнего дома, который построил ее муж Петр вместе с отцом Матвеем Маркеловичем, Наталья Михайловна не могла сдержать слез. Однажды, видя слезы матери, Анна сказала: «Не плачь, мама, я буду шибко работать!». Это свое обещание Анна Петровна выполнила в течение жизни, а пока она была еще маленькой девочкой, и ее семье предстояло преодолеть множественно невзгод, порожденных коллективизацией.

Все потрясения, перенесенные семьей Королевых, согласно описи их имущества, стоили 243 рубля. К слову, опись была составлена некорректно. Занимавшаяся этим комиссия решила еще больше унизить состоятельную трудолюбивую семью, оставшуюся без крова, не указав в описи и половины имущества Королевых. Например, в бланке помимо дома и каменных ворот значатся 9 пудов муки, 2 пуда овса, телега, кадушки, чугунный котелок, прочая хозяйственная утварь и один гусь. Иными словами, документально Королевы представлены как бедняцкое хозяйство, но, несмотря на это, были раскулачены и высланы из деревни.

Помимо семьи Петра Матвеевича Королева, согласно посемейному списку кулаков Загайновского сельского совета, выселению из деревни подлежали семьи Королева Степана Маркеловича, Дозморова Николая Васильевича и Коростелева Ивана Григорьевича. К слову, семейство Коростелевых было очень многочисленным: вместе с Иваном Григорьевичем и его женой Дарьей Ивановной, помимо шестерых детей, проживали сноха, внук и внучка, которой был всего месяц от роду, а также пожилые родители – 75-летняя Ефросинья Степановна и 80-летний Григорий Матвеевич.

Такой была обратная сторона коллективизации. За красивой легендой об искре, породившей пламя, скрывались разрушенные судьбы, голод и нищета, оставшиеся без родителей и крова дети, выселенные из родных мест старики.

Если провести параллель между описанными событиями и более ранними, бросается в глаза тот факт, что Загайново лишилась множества людей, которые в свое время внесли значительный вклад в ее жизнь. Например, имена и фамилии некоторых раскулаченных явно свидетельствуют о родственной принадлежности к тем крестьянам, которые в 1890 году оставили свои подписи во владенной записи, надеясь после выплаты долга государству обеспечить надежное будущее своим детям. Кроме того, в Протоколе избирательной комиссии за 27 марта 1930 года среди раскулаченных можно узнать Максимовских Григория Дмитриевича, который до открытия в деревне школы учил сельчан грамоте. Не удалось избежать выселения из Загайново и Коростелеву Ивану Григорьевичу, который руководил строительством школы…

Словно в продолжение истории об искре и пламени, и для того, чтобы скрыть постыдные следы миновавших событий, в 1931 году в Загайново разразился страшный пожар. На майские праздники в центре деревни у озера проводились разнообразные конкурсы, победителей в которых ждали сладкие призы. За сельчанами, участвовавшими в увеселениях, с затаенной злобой наблюдал Петя – душевнобольной парень, живший в то время в деревне. Поскольку участвовать в соревнованиях Петя не мог, призы были для него недоступны. Кто-то из местных жителей в шутку предположил, что если бы случился пожар, все бросились бы его тушить и оставили сладости без присмотра. К несчастью, мужчина воспринял сказанное всерьез и поджег один из домов.

Пожар развивался стремительно: из-за сильного ветра огонь быстро перемещался по соломенным крышам, а горящую солому раздувало на всю деревню. В деревне началась паника, все силы были брошены на борьбу со стихией, но, несмотря на все усилия, пожар долгое время не могли потушить, в результате чего половина Загайново выгорела. От Поскотины остались одни ворота, которые с ужасающим скрипом хлопали на ветру. Через несколько дней пожар возобновился, уничтожив и эти ворота. Таким образом, окончание периода коллективизации символично ознаменовалось крупным пожаром, который обрушился на деревню вдобавок ко всем испытаниям.

Однако необходимо отметить, что, несмотря на постоянный страх оказаться в числе неугодных советской власти и практически полное отсутствие собственного имущества, жители деревни были довольны произошедшими изменениями, ведь работа в колхозе гарантировала возможность прокормить себя и свою семью. Так, в 1932 году в Загайново насчитывалось уже 1379 человек. Самыми многочисленными были семьи Коростелевых (72 хозяйства), Максимовских (45 хозяйств) и Дозморовых (40 хозяйств).^[9] Согласно личным записям Максимовских А. П. в деревне насчитывалось 318 хозяйств, в числе которых 206 семей колхозников, 70 единоличных хозяйств и 42 семьи кулаков.[10]

Казалось, ничто не омрачит дальнейшее развитие деревни, ее жители будут продолжать трудиться в образованном колхозе, и воспоминания о потрясениях начала коллективизации сгладит время, ведь впервые за несколько лет после отмены НЭПа у сельчан появилась уверенность в завтрашнем дне. И, возможно, Загайново, как и все российские деревни, наконец, поднялась бы с колен, если бы не новые испытания, которые принесла с собой Великая Отечественная война.